Я прошел меж стойлами, стараясь разглядеть, что там происходит. На скамеечке возле печки стояла заправленная рыбьим жиром коптилка – именно она издавала тот резкий запах. На полу, перед деревянным блюдом, опустившись на колени, стояла Бигги. Глаза у нее были прикрыты. В руках она сжимала деревянные чурочки и, казалось, сосредоточенно прислушивалась. Время от времени она ударяла деревяшки друг о друга, не прерывая своего загадочного пения. Эти звуки напоминали и птичий щебет, и мышиный писк, и собачий лай, и вой волка. Альберт сидел на лежанке, откинувшись к стене, – он был всецело поглощен разворачивающимся перед ним действом. Внезапно пение оборвалось. Поднявшись и прислушиваясь, Бигги медленно, переваливаясь, словно медведь, направилась ко мне. Глаз она не открывала, но вертела головой и будто принюхивалась, а с губ ее срывалось тихое недоуменное ворчание. Я хотел было отскочить назад, но у меня словно парализовало ноги. Женщина медленно приближалась – и вот ее крепко сбитое тело оказалось уже совсем рядом! Она поводила вокруг меня руками, похожими на медвежьи лапы, и подтолкнула меня поближе к коптилке. Заметив, как я ковыляю между стойлами, Альберт чуть подвинул коптилку, а лицо его озарила какая-то странная улыбка. Когда я приблизился к лежанке, Бигги положила руки мне на плечи и усадила возле Альберта, а сама вновь опустилась на колени перед блюдом. Она открыла рот, и конюшню опять наполнили удивительные слова и надрывные звуки. К деревяшкам она больше не притронулась – вместо этого в руках у нее оказалось полено и что-то вроде обтянутой кожей миски с вырезанной на донце ручкой. Она начала быстро стучать поленом по миске, которая, как я понял, была некой разновидностью барабана или бубна. Сердце мое бешено заколотилось в такт ударам. Я испугался, ни на секунду не усомнившись, что стал невольным участником колдовского ритуала и что вскоре сюда явится сам дьявол, привлеченный барабанной дробью. Неужели Альберт этого не понимает?! Я посмотрел на него, но с таким же успехом он мог находиться на Луне: ведьмины чары совсем одурманили его, а в глазах появился лихорадочный блеск. Словно окаменев, я был не в силах пошевелиться, а когда открыл рот, не смог издать ни звука. Ведьма околдовала меня! В отчаянии я подумал: “А как поступил бы Томас, окажись он на моем месте?” Профессор частенько повторял, что мыслить следует “рационально”, но хотя это слово и было у меня на слуху, я вряд ли понимал его значение. Я попытался рассуждать здраво: ее колдовству подчинилось лишь мое тело, но не рассудок. Нельзя терять присутствия духа, и нужно молить Господа о спасении! Всевышний должен избавить меня от всего этого! Должен уберечь мою душу и разум от Князя Тьмы! Вновь и вновь повторял я про себя имя Всевышнего – сначала отчаянно, будто выкрикивая его, но мало-помалу успокоился, взял себя в руки, и дыхание мое постепенно восстановилось.
Спустя некоторое время я почувствовал, как оцепенение отступает. Имени Господа, мысли о Нем оказалось достаточно, чтобы развеять ужас. Тело мое налилось радостным теплом: Всевышний навечно останется неотделимой частью меня! Я – дитя Божье, даже если прямо на моих глазах прославляют Дьявола! Я свободен!
“Будь любопытным!” – говорил Томас.
И я стал следить за колдовским ритуалом, запоминая подробности происходящего, чтобы потом записать все это и научиться противостоять дьяволу и ведьме – его служанке.
Отыскав себе занятие, я расслабился, внимательно наблюдал за Бигги и рассматривал ее колдовские атрибуты.
На плоском блюде лежали камешки, небольшая кость и кусочки дерева, один кусочек был подожжен и напоминал маленький красный глаз. От него поднималась тоненькая струйка дыма, наполнявшего конюшню запахом можжевельника. Еще я разглядел там несколько перьев, ракушку с налитой в нее водой и металлическое кольцо. Бубен, в который ударяла Бигги, был украшен резьбой, а на обтягивающей его коже виднелись удивительные фигурки и знаки, но Бигги размахивала руками, и рассмотреть фигурки мне не удалось.
Внезапно пение и удары стихли. Бигги замерла и надолго умолкла. У меня перехватило дыхание, и с Альбертом, похоже, происходило то же самое. Наконец Бигги открыла глаза, положила бубен на пол, взяла с блюда кольцо и выпустила его из рук, так что кольцо упало на бубен. Затем женщина издала странный горловой звук и снова запела, ударяя в бубен поленом, – но на этот раз медленнее. Она ударяла по самому центру бубна – туда, где был нарисован квадрат на длинной палке. По трем сторонам от квадрата виднелись фигурки человечков с раскинутыми в стороны волосатыми руками, похожими на еловые ветки. От ударов кольцо на бубне подпрыгивало, и бубен отзывался резким звоном. Этот звон, казалось, проникал мне прямо в голову, отчего мои мысли бросились врассыпную, словно разлетелись на тысячи бесполезных осколков, – и тут на меня нашло паническое оцепенение. Но немного погодя испуг отступил, и я принялся машинально подмечать все, что происходило передо мной. Кольцо подпрыгивало в самом центре шаманского бубна, а Бигги, не переставая бить в него, перешла на речитатив. Словно услышав эти новые звуки, кольцо сдвинулось вправо, к нарисованному полукругу с черточками и темными окружностями. Время от времени Бигги понижала голос – тогда слова звучали быстрее, а кольцо начинало выпрыгивать из круга.
Наконец звон бубна стих, Бигги умолкла и замерла. Затем она взяла кольцо и положила его на ладонь, немного посмотрела, как оно поблескивает в тусклом свете коптилки, и перевернула ладонь, так что кольцо опять упало на бубен. Она вновь, как и прежде, запела и начала бить в бубен, и кольцо – совсем как раньше – сдвинулось к центру круга и запрыгало. Что-то чарующее слышалось в позвякивании бубна, а вид подпрыгивающего кольца совсем заворожил меня, околдовал и отдалил от Господа.
Отдалил от Господа! Мысль эта прорвалась сквозь шум и ввергла меня в пучину отчаяния.
Я лихорадочно забормотал про себя слова апостольского Символа Веры:
– Верую в Тебя, Господь Всемогущий, Создатель неба и земли…
Я вновь и вновь повторял эти строки, пытаясь заглушить бренчание бубна и звон подпрыгивающего кольца, я почти сложил из них собственную песню, но продолжал зорко следить за ведьмой, стараясь не упустить из виду ни единого ее движения.
Внезапно ее голос смолк, и я облегченно вздохнул, чувствуя бешеные удары собственного сердца, которое, казалось, хотело пробиться наружу. Не зная, что еще мне предстоит испытать, я на всякий случай продолжал повторять про себя молитву. Бигги положила кольцо на блюдо, взяла зажженную лучину, подула на нее и помахала ею из стороны в сторону, так что запах можжевельника усилился, а затем отложила лучину в сторону. Она несколько раз стукнула деревянными чурочками, поворачиваясь к четырем сторонам света и прислушиваясь, будто ждала ответа, и приговаривая что-то на своем странном резком языке. И вновь затихла.
Она долго сидела, отвернувшись, и молчала, но потом наконец повернулась и спокойно посмотрела на меня. В ее взгляде не было ни жалости, ни сомнения, ни ликования.
Я смотрел ей в глаза, а в голове у меня звучала молитва, однако вскоре мне пришлось отвести глаза, не выдержав силы ее взгляда. Молитва смолкла, и ко мне вернулся страх. Очевидно, заметив это, Бигги покачала головой и робко улыбнулась:
