– Простите… я только хотел убедиться, что с вами все в порядке, – заикаясь, проговорил я.
– Все будет в порядке, если мне не будут мешать спать по ночам, – хмуро проворчал он и захлопнул дверь. Засов вернулся на место. Шаркающие шаги. Я слышал, как он взбил перину, лег, вздохнул, и все затихло.
Вставив в дверную щель новую щепку, я тихо прошмыгнул к себе, закрыл дверь на засов и забрался под перину.
Сомнений не было: этой ночью нунций покидал свою комнату!
У меня неожиданно появилось чувство, что я знаю больше, чем могу вспомнить. Если бы только у меня не болела так голова! Я лежал не двигаясь, боль чуть-чуть отпустила, я спокойно дышал и пытался представить себе, как я подошел к двери нунция и обнаружил, что щепка исчезла.
Перед глазами медленно возникла картина – и звук – нунций возился у себя в комнате, это-то меня и разбудило в самом начале ночи, я услышал, как скрипнула его дверь! Вспомнил, что я оделся и тихонько вышел из дома. Нунций крался по берегу с фонарем в руке, я пошел за ним.
Сегодня ночью я шел за ним!!! Это сознание заставило меня сесть в постели. Со стоном я схватился рукой за затылок. Мысленно увидел на полу мертвого торговца Туфта, его синеватую кожу, блевотину, испражнения. Неужели и там побывал нунций?
Я осторожно снова лег и попытался вспомнить путь нунция через ночной город. Постепенно я увидел, как он шел, – базарная площадь, Ланггатен, усадьба Туфта, – там он, предварительно осмотревшись, прокрался во двор. Я стоял, спрятавшись за телегой и деревянными ящиками. На втором этаже за шторой горел свет, его выдавала тонкая освещенная щель. Я ждал. Долго. Стоял и стучал ногой об ногу, чтобы согреться, махал руками, сжимал зубы и никак не мог решить, должен ли я сейчас войти в дом. Однако войти не посмел.
Не посмел, потому что…
А вдруг они там просто сидят и разговаривают! Как старые знакомые. Как деловые компаньоны. Туфт мог несколько лет назад побывать в Италии по своим торговым делам, встретиться там с нунцием…
Положение было невыносимым.
Но… Может, сейчас торговец лежит, корчась от боли, а нунций стоит над ним с пузырьком в руке? Именно сейчас.
Что мне делать? И что я мог сделать?
“Всегда можно что-то сделать”, – прозвучал у меня в ушах голос Томаса.
Я взял себя в руки и уже хотел уйти, как в усадьбе мелькнул свет фонаря. Из-за угла дома вышел нунций. Я мгновенно снова спрятался и услышал крик ночного сторожа. Он остановился возле нунция, поднял фонарь на уровень головы, что-то сказал. Нунций ответил, сторож явно смутился и с ног до головы осветил фонарем этого хорошо одетого иностранца. Потом кивнул, и нунций быстро пошел по дороге, мимо телеги, за которой я прятался, но меня он не заметил. Сторож продолжил свой обход, он шел в направлении церкви Святого Лавранса и малой площади. Вскоре я услышал, как он пропел свое сообщение о времени и о погоде, и, хотя расстояние между нами было большое, я отчетливо слышал каждое слово. Но было уже за полночь, и погода стояла студеная. Это я теперь знал наверняка.
Нунций пошел прямо домой, вошел к себе и лег. Я сделал то же самое, прошел к себе и лег. Я лежал и размышлял над тем, что только что вспомнил, лежал, как сейчас, размышлял и не знал, что там произошло и что мне делать.
Тогда я снова встал. Оделся. И вышел.
Я должен был посмотреть, все ли в порядке с торговцем Туфтом. Должен был убедиться, что он не лежит, подавившись собственной блевотиной, и не умирает медленно от яда в желудке, должен был убедиться, что он жив и здоров и ушел к жене в жилой дом.
Я осторожно крался по городу. Останавливался у каждого угла, прислушивался и следил, чтобы рядом вдруг не появился сторож. В усадьбе Туфта я пробрался между штабелями товаров и всякого добра, тихонько поднялся на второй этаж и по галерее прошел до конторы. Скрипнули половицы. Я замер.
Там, внутри, было светло. Из-под двери выползали широкие полоски света, дальше, на галерее они становились бледнее и наконец пропадали, поглощенные дощатым полом. Я подошел поближе, услыхал за дверью стук и стон, потом что-то задвигалось, полоски замелькали, я схватил то, что лежало на груде одежды, сжал в руке и пошел к двери. Прислушался. Все было тихо. Я взялся за дверную ручку и быстро вошел в комнату, подняв руку.
Что-то лежало на полу, это я успел заметить. Наверное, в комнате был кто-то еще, это я понял по слабому шороху одежды у себя за спиной. Что-то, просвистев по воздуху, ударило меня по голове. Я упал на колени и осел на пол, а гул, как эхо, прокатился у меня от виска к виску, постепенно слабея, меня окутала непроницаемая тьма, и ночь затихла.
Я беспокойно шевельнулся под периной. Кто-то меня ударил. Кто-то был у торговца Туфта после того, как от него ушел нунций. Или одновременно с ним. Может, они были у Туфта одновременно?
Что мне делать?
Всегда можно что-нибудь сделать, сказал Томас, а я горько просипел в ответ, что ему легко говорить, – ведь его никогда не бывает на месте, когда что-нибудь случается. Он был в Христиании, когда во Фредрикстаде отравили Юстесена! И во Фредрикстаде, когда что-то произошло здесь!
А потому нечего умничать, мысленно буркнул я и посмотрел на оконный проем. На улице было темно, и, значит, оставалось еще много часов до того, как Томас мог здесь появиться.
Должен ли я что-то предпринять?..
Но что именно, я не знал. Я не мог пойти к судье, это было бы равносильно тому, что я обвинил бы нунция в убийстве. Ведь мне пришлось бы сказать, что он был у Туфта, к тому же его видел сторож. Или, если бы они не сомневались в невиновности нунция, обвинить могли бы меня. Ведь я тоже был там.
Да, я тоже был там. Но об этом никто не знал. Только убийца, а он-то ничего не скажет. Потому что меня по голове ударил именно убийца.
Нет, мне следовало оставаться в постели. Лучше дождаться возвращения Томаса, рассказать ему, что случилось, а уж он во всем разберется.
Черт бы его побрал, ну почему его никогда нет рядом, когда он так нужен!
Глава 30
Они явились рано утром.
Пришли, когда секретарь-помощник тяжело спал. Секретарь-помощник, который должен был защищать нунция дей Конти от грозящих ему в Норвегии опасностей, как от двуногих, так и от четвероногих. Несмотря на грубые крики, на дверь, в которую колотили кулаками, на немецкие слова папского нунция, объяснявшего, что он хочет поговорить со своим помощником и секретарем, секретарь-помощник в соседней комнате спал мертвым сном.
Позже оказалось, что ни сторож, ни помощник судьи не знали немецкого и потому не поняли того, чего требовал их чужеземный арестант. Оказалось, тоже позднее, что нунций в конце концов отпер свою дверь и добровольно пошел с ними, ибо понял, что “он разоблачен”, как он выразился.
Они увели нунция, и только когда парусник Лассен забарабанил в мою дверь так, что, казалось, он ее вот-вот выломает, я проснулся настолько, чтобы понять: случилось что-то серьезное. Парусник орал, что не желает иметь в своем доме убийц и воров, что он бережет свое доброе имя, и потребовал, чтобы я немедленно собрал свои пожитки и убрался из его дома. Явилась его супруга и оказала ему поддержку, пока я не сунул ей в руку четыре марки, чтобы она разрешила оставить у них наши вещи до конца дня. Она облизнулась, заставила мужа замолчать и сказала, что “за один жалкий риксдалер она все уладит”, доброе имя или не совсем доброе, это значения не имеет.
