– Для вас доктор Боуман, мэм.
Он улыбался.
Отличные зубы, подумала Халли. В былые времена мать не раз повторяла: «Всегда обращай внимание на зубы мужчины, они многое о нем расскажут. Для потомства очень существенны хорошие зубы». Ее мать, заводчица лошадей…
Уил отнесся к вопросу весьма серьезно:
– Скорее всего, это была благодарность. Я думал, что у нас ничего не выйдет. Но вам удалось объединить группу – очень впечатляющее зрелище.
Халли вновь посмотрела ему в глаза и подумала о ледниках – на Аляске, в Альпах и Андах… О древних ледниках, о создаваемой веками темной сини, слишком глубокой и слишком холодной для живых организмов. Теперь, стоя к нему гораздо ближе, она разглядела нечто, ускользнувшее от внимания в прошлый раз – крапинки золота, мерцающие в ледяной синеве. Или это всего лишь игра света, отражение какого-то пещерного кристалла? Халли слегка повернула голову, изменив угол зрения, но золотые крапины не исчезли.
– Почему вы так на меня смотрите?
Действительно, почему?
– Мне показалось, у вас что-то с глазами.
– Мои глаза прекрасно себя чувствуют.
– И выглядят тоже прекрасно.
О чем они говорили? Ах да…
– Значит, благодарность за помощь в создании команды…
– Я был очень вам благодарен. Как и все мы.
– Что-нибудь еще, доктор Боуман?
Полуулыбка, тает лед синих глаз…
– Вы красивая женщина, Халли.
Вы красивая женщина… Такой подход ей знаком: «открытость и честность», притворное равнодушие и невинность. А глянешь глубже – ни открытости, ни честности, сплошная похоть. В словах Боумана она этого не почувствовала. Теперь ход за ней.
– Доктор Боуман, а если я замужем?
– Нет. Не замужем.
Его довольная улыбка ей не понравилась.
– Откуда вы знаете?
– Забыли, что говорил о нас Лэйтроп?
Холосты, одиноки, ни близких, ни детей…
– Забыла. Палка о двух концах, да?
– Вот именно.
Не задумываясь, Халли произнесла:
– Удивительно, что у вас никого нет.
Ответ не заставил себя ждать:
– Не поймите неправильно, но меня ничуть не удивляет, что у вас никого нет.
Наверное, его слова должны были ее задеть, однако она не совсем уловила, что он имеет в виду.
– Почему?
– Из всех женщин, с которыми мне доводилось иметь дело, Халли, вы, пожалуй, самая неконтактная. Вряд ли многие мужчины дерзнут штурмовать эти стены.
Штурмовать эти стены. Она не обиделась. Трудно обижаться на правду.
– Штурмуют не многие. – Холи пожала плечами. – Нет, пытаются, конечно, но… стены то слишком высокие, то слишком крутые, то… – Она пыталась подобрать подходящее слово.
– Неприступные?
Халли кивнула.
– Некоторые относят это к положительным качествам.
Она ждала, надеясь увидеть его реакцию. Ей казалось, будто между ними завис шар из тончайшего хрусталя. Любое неосторожное движение разобьет его вдребезги, а такую вещь, потеряв, уже не вернуть.
Боуман не двинулся с места. Стоял, слегка наклонив голову, едва заметно улыбаясь, и смотрел на нее исподлобья.
Халли сняла шлем, встала на цыпочки (это ей приходилось делать довольно редко), прикоснулась губами к его щеке, отступила на шаг назад и озорно улыбнулась. Он взял ее за руку и поцеловал кончики пальцев.
Они стояли, глядя друг на друга. На его лице внезапно промелькнуло беспокойство, затем глаза снова смягчились.
Халли заговорила первая:
– По-моему, не очень профессионально.
– Думаю, что… – Он вдруг отвлекся, посмотрел в сторону. – Свет!
– Вот черт!
– Слава богу!
Из воды показался Аргуэльо. Он отдал рюкзак Халли, и Боуман вытянул его из воды. Для этого потребовалось не больше усилий, чем для подъема Халли. Трясущийся и бледный, Аргуэльо снял дыхательный аппарат.
– Проще п-пареной редьки. – Его голос дрожал.
– Проще пареной репы. – Халли похлопала его по плечу.
Аргуэльо поморщился.
– Да. Репы. Разумеется. Я знаю.
– Значит, проблем не было? – Боуман осматривал Аргуэльо так же, как перед этим осмотрел Халли.
– Почти. Я, конечно, нырял, но не в такой мутной воде, к тому же чуть не потерял веревку. По счастью, быстро его нашел. – Аргуэльо отлично говорил на английском, однако на его речь, обычно грамотную, повлиял стресс от погружения. – Не думал, что будет так холодно.
У Аргуэльо, тощего как гончая, не было ни капли лишнего жира.
– Давайте я согрею чаю, – предложил Боуман. – Глоток живительной влаги никому не повредит.
– Лучше я, а вы занимайтесь водолазами.
Халли установила на плоский камень маленькую альпинистскую плитку, поставила на нее алюминиевый котелок с водой. Шипение плитки в пещере звучало высокой нотой на фоне басов ветра и потоков воды. Пламя горелки под котелком отбрасывало лазурные блики.
Не успела закипеть вода, как, подняв брызги, появился Канер и с трудом пошел к берегу. Аргуэльо принял его рюкзак, а Боуман протянул руки, чтобы помочь ему выйти, и, к удивлению Халли, замычал от натуги.
– А вы тяжелый, – сказал он Канеру.
Мгновение Канер молча смотрел на него, потом снял маску и улыбнулся:
– Наверное, воду впитал. Как губка.
Боуман хмыкнул, и Канер продолжил:
– Это нечто! Я, конечно, участвовал в серьезных погружениях, но сегодняшнее, друзья мои… было бесподобно.
– Ребризер работал нормально?
– О да, прекрасно. Головной дисплей замечательный. Никогда таким не пользовался.
– Чай почти готов! – крикнула Халли.
– У меня в рюкзаке есть немного лекарства, – ответил ей Боуман, все еще стоя рядом с Канером. – Полагаю, нам всем не повредит сделать по глоточку. Оно в красной фляжке.
Она подошла к его рюкзаку, открыла и достала фляжку. Влила по доброй порции напитка в каждую кружку с чаем, добавила сахару, порошка лимонной кислоты и принесла три кружки мужчинам, стоящим у водоема в ожидании Хейта.
– Вот! Подается с улыбкой.
– Спасибо. – Канер подул на горячую жидкость, осторожно глотнул и расширил глаза. – Ого! Спиртное.
Аргуэльо тоже взял кружку, а Боуман от своей отказался.
– Почему бы вам самой не выпить? – предложил он Халли.
