— «Поборник свободной торговли», — пояснила Прескотт, выглянув у меня из-за плеча. — Авианосец. Это последний боевой корабль, самый большой из всех, что были когда-либо построены. В начале эпохи колоний какой-то идиот посадил его здесь на мель, и на берегу возник целый город, обслуживающий туристов.
— Туристов?
— Это очень большой корабль.
Я взял напрокат древнюю наземную машину у потрепанного торговца, чья стоянка размещалась в двух кварталах от конторы Прескотт, и поехал на север по подвесному мосту цвета ржавчины. Мне требовалось время на размышление. Прибрежное шоссе оказалось совсем неухоженным, но зато здесь почти не было движения. Поэтому я выехал на центральную жёлтую полосу дорожной разметки и покатил вперед, держа ровные сто пятьдесят в час. Радио предложило широкий выбор станций, чья эстетическая самонадеянность была выше моего понимания. Впрочем, в конце концов мне удалось отыскать неомаоистскую пропаганду, зашитую в память какого-то старинного спутника, который просто поленились снять с орбиты. Смесь глубоко политизированных сентенций и сахаринового караоке была неотразимой. В открытое окно проникал запах моря, впереди разворачивалась ровная лента дороги, и я на время забыл о Корпусе чрезвычайных посланников, Инненине и всём, что случилось после.
Когда я добрался до длинной дуги, спускающейся к Эмберу, солнце зашло за наклонённую палубу «Поборника свободной торговли», и последние лучи оставили почти неразличимые розовые размывы на поверхности моря по обе стороны от тени полузатонувшего авианосца. Прескотт была права. Это действительно очень большой корабль.
Я сбавил скорость из уважения к появившимся впереди зданиям, рассеянно подумав, у кого могло хватить ума подвести такое огромное судно столь близко к берегу. Возможно, это знал Банкрофт. Вероятно, тогда он уже жил на этом свете.
Главная улица Эмбера проходила через весь городок вдоль берега моря и отделялась от пляжа цепочкой величественных пальм и кованой чугунной оградой в неовикторианском стиле. К стволам пальм крепились голографические плакаты, на которых было изображено одно и то же женское лицо, окруженное венком слов: «ГИБКОСТЬ И ЛОВКОСТЬ — АНЧАНА САЛОМAO И ТЕАТР ПОЛНОГО ВЛАДЕНИЯ ТЕЛОМ ИЗ РИО». На плакаты глазели маленькие кучки людей.
Я медленно катил по улице, внимательно изучая фасады домов, и наконец нашел то, что искал, ближе концу города. Я проехал мимо нужного здания и, не привлекая к себе внимания, поставил машину метрах в пятидесяти дальше. Посидел некоторое время в ней, проверяя, будет ли какая-то реакция на мое появление, и, ничего не дождавшись, вышел из машины и вернулся назад пешком.
Контора информационно-связного центра Элиотта находилась в узком здании, втиснутом между химическим заводом и пустой площадкой, на которой чайки с громкими криками дрались за объедки среди обломков выброшенного оборудования. Раскрытая дверь заведения была подперта неисправным плоским монитором; сразу за ней находилось операционное помещение. Войдя внутрь, я осмотрелся по сторонам. За длинным пластмассовым столиком были установлены четыре консоли, задом друг к другу. За ними дверь, ведущая в кабинет со стеклянными стенами. Дальняя стена представляла собой блок из семи мониторов, по которым быстро бежали непонятные строчки. Зияющая в ряду экранов брешь указывала место, где раньше была другая дверь. На краске сохранились шрамы от упорно державшихся петель. Ближайший к бреши экран часто моргал, словно то, что уничтожило его собрата, оказалось заразным.
— Чем могу помочь?
Из-за стойки оборудования высунулся тощий мужчина неопределенного возраста с нездорово бледной кожей. У него во рту болталась незажженная сигарета, а в интерфейс за правым ухом был вставлен длинный проводок.
— Да. Я ищу Виктора Элиотта.
— Он на берегу. — Тощий мужчина махнул туда, откуда я только что пришёл. — Видите старика у перил? Разглядывающего обломки? Это он.
Выглянув за дверь, я отыскал в вечёрнем полумраке одинокую фигуру на смотровой площадке.
— Это заведение принадлежит ему, не так ли?
— Да. Наказание за грехи. — Информационная крыса ухмыльнулась, обводя рукой убогое помещение. — Дела идут так, что его присутствия особо и не требуется.
Поблагодарив собеседника, я вышел на улицу. Уже начинало темнеть, и голографическое лицо Анчаны Саломао приобрело в сгущающихся сумерках дополнительную выразительность. Пройдя под одним из плакатов, я приблизился к пожилому мужчине на смотровой площадке и облокотился рядом с ним на чёрные чугунные перила. Увидев меня, он обернулся и кивнул, а затем снова уставился на горизонт, словно пытаясь отыскать трещину в сварном шве между морем и небом.
— По-моему, чересчур мрачное место для вечной стоянки, — заметил я, махнув в сторону остова авианосца.
Перед тем как ответить, старик задумался.
— Говорят, это сделали террористы. — Его голос был пустым, безразличным, будто Элиотт использовал его чересчур активно и что-то сломал. — А может, отказал сонар в шторм. Возможно, и то и другое.
— Быть может, это сотворили ради страховки? — предположил я.
Элиотт пригляделся ко мне пристальнее.
— Вы нездешний? — спросил он, и на этот раз в голосе прозвучала тень любопытства.
— Да. Я здесь проездом.
— Из Рио? — Старик махнул на плакат Анчаны Саломао. — Вы артист?
— Нет.
— Хм. — Он задумался над моим ответом. Казалось, Элиотт успел порядком подзабыть искусство поддержания беседы. — У вас движения как у артиста.
— Близко, но не совсем. Это военная нейрохимия.
Тут старик понял всё, но потрясение отразилось лишь в дрогнувшем на мгновение взгляде. Медленно осмотрев меня с ног до головы, он опять повернулся к морю.
— Вы приехали за мной? От Банкрофта?
— Можно сказать и так.
Старик облизал губы.
— Вы приехали, чтобы убить меня?
Достав из кармана копию на твердом носителе, я протянул её ему.
— Я хочу задать несколько вопросов. Вы передавали вот это?
Он стал читать, беззвучно шевеля губами. Я мысленно слышал слова, которые старик повторял, осознавая вновь: «…за то, что ты отнял у меня дочь… сожгу дотла твою голову… не будешь знать ни дня, ни часа… в этой жизни нигде не найдешь спокойствия…» Тут не было ничего особенно оригинального, хотя каждое слово было написано от всего сердца. Причем так четко, что это беспокоило меня гораздо больше всех тех ядовитых издевок, что показала Прескотт из архива «Яростный бред». Кроме того, здесь была конкретно указана смерть, которой умер Банкрофт. Бластер, стреляющий заряженными частицами, прожёг Банкрофту череп насквозь, после чего разбросал его раскаленное содержимое по комнате.
— Да, это моих рук дело, — тихо признал Элиотт.
— Вам известно, что в прошлом месяце на Лоренса Банкрофта совершили покушение?
