– Мы такие дела закрутим, – повторил Прохоров, – мы их всех… – Он сжал кулак. – И Мамая, и Сеню… всех, дай срок!
Трубников почувствовал холодок, пробежавший по спине. Он сидел, уставившись в тарелку. Прохоров всегда раздражал его… не было в нем… как бы это сказать… барства, что ли, самоуверенности, вальяжности, повадок большого начальника, как, скажем, в покойном генерале Медведеве, последнем его начальнике, по легкому движению брови которого хотелось немедленно бросаться на край света исполнять приказ.
Вот оно. Приказ! Прохоров был штатским с головы до ног. Голос негромкий, стати никакой, древними философами интересуется, читал ему избранные места из сочинения какого-то там французишки о революциях, в результате которых к власти приходят еще бульшие негодяи. Чушь несусветная! Приказывать не умеет. Не приказывает, а… словно просит. Демократ! Не дурак, конечно, мужик с мозгами, создал ведь империю, стал полновластным хозяином города и области, характер в наличии, а вот ведь не хватает чего-то… Но, как ни странно, понимая все это и слегка презирая хозяина, испытывал Трубников какую-то непонятную робость в присутствии Прохорова, в чем не желал признаваться даже самому себе, не решался пошутить в его присутствии, рассказать сальный анекдот… Вот, бывало, Медведев… тот уважал мужскую компанию, знал толк в хорошей шутке, долго смеялся, повторяя финальную фразу… Эх, жалко мужика! Был бы жив, все было бы по-другому.
– Что там с убийством Медведевой? – услышал он вопрос Прохорова и вздрогнул.
– Убийца арестован, – поспешил доложить Добродеев. – Даже двое!
– Двое? Кто такие?
– Какой-то тип, которого показывали по телевизору, и женщина, подруга генеральшиного дружка! – Добродеев хихикнул. – Вот до чего любовь доводит!
– Женщина? А кто, не знаешь? – спросил Прохоров.
– Слышал, что торгует в художественном салоне «Вернисаж».
– Это, кажется, Смолянского магазин?
– Да, Володи Смолянского! – подтвердил Добродеев.
– Кадры, однако, у него! А как на нее вышли?
«Прекрасно все знает, – неприязненно подумал Трубников, – у него же везде свои люди. Играет, как кот с мышью!»
– Явилась с повинной! Совесть беднягу замучила, – тон у Добродеева был ернический. – Ну, бабы пошли! Любовника не поделили – и сразу за нож! Пашка Рыдаев защищать будет – такое шоу устроит, в театр идти не надо.
– А что ты думаешь, Иван? – обратился Прохоров к Трубникову.
– О чем? – Против его воли вопрос прозвучал вызывающе.
– Об убийстве.
Трубников пожал плечами и промолчал. Он не собирался обсуждать убийство Медведевой в присутствии Коломийца и Добродеева. Особенно Добродеева, записного сплетника и враля – ишь, ушки навострил, глазки бегают, учуял жареное в вопросе хозяина. Да и помнит ведь, как подходила Медведева к нему за три-четыре дня до смерти… Посмотрел на Прохорова, встретился с его внимательным взглядом, показавшимся ему недобрым.
– Как-то не задумывался над этим, – ответил он холодно.
Раздался деликатный стук в дверь.
– Войдите, – разрешил Прохоров.
Вошел человек средних лет с невыразительным, стертым каким-то лицом – Медяк, правая рука Прохорова.
– Извините, Валерий Андреевич, что беспокою, – он покосился на гостей, – тут у нас ЧП приключилось!
– Какое ЧП?
– Старик-портной Симкин, вы ему еще продукты посылали…
– Ну?
– Дыма звонил, вы приказали держать в курсе генеральшиного дела, доложил, что убили старика.
– Убили? Как это случилось?
– Задушен в своей квартире, соседи обнаружили.
– Что у них есть?
– Ничего пока. Поспрошали у кое-кого насчет алиби, ничего серьезного.
– Эти дела связаны?
– Дыма не знает. Может, и связаны.
– Грабеж?
– Какой грабеж? У него и брать-то нечего! Нищета – на пенсию жил.
– Ладно, иди, – сказал Прохоров. – Спасибо.
Он тяжело поднялся, прижимая Бенджи к груди, лицо его потемнело. Отнес собачку на диван, вернулся к столу.
– Знал я его лет сорок, – сказал он наконец, отвечая на вопросительный взгляд Добродеева. – Прекрасный портной был, к нему просто так и не попасть было… Жалко старика. Он недавно объявился, напомнил о старом знакомстве, так сказать, попросил защиты… на него наехали люди Лопуха, по квартирным делам.
Тишина повисла над столом. Прохоров сидел молча, словно забыл о гостях. Неловкость и напряжение ощущались в воздухе. Первым поднялся Коломиец, извинился, сказал, что ему завтра рано вставать. За ним, с явным сожалением – Добродеев.
– Иван, задержись! – сказал Прохоров.
– А может, это и не баба вовсе генеральшу-то? – спросил он, когда они остались одни. – Тебе об этом ничего не известно?
– Нет, – кратко ответил Трубников.
– Очень складно все получилось, – продолжал Прохоров, глядя в упор на гостя, – была проблема – нет проблемы. А старик при чем?
– Не понял, простите? – сказал Трубников резко.
– Старика удавили так же, как и генеральшу. Он-то кому мешал?
– При чем тут старик? Я собирался поговорить с Медведевой, для меня было полной неожиданностью ее убийство, мне ничего об этом не известно.
– Ладно, на нет и суда нет, – подвел черту Прохоров. – Тут у нас слушок прошел, что у генерала вроде как архив был, где упомянуты большие люди, и якобы архивом этим интересовались многие. Эсбэшники зашевелились, это я точно знаю. И другие… Где теперь архив – одному богу известно. Как бы не получилось, что живая генеральша для нас меньшим злом была. Что тебе известно об архиве?
– Ничего, – угрюмо ответил Трубников. – Первый раз слышу. А может, это Лопух… старика?
– Не думаю, – ответил Прохоров. – Лопух не посмел бы. Ни один бандит к этому дому на пушечный выстрел не подойдет после убийства генеральши. А раз нашелся, кто подошел, то, видно, приспичило. Зачем, не знаешь?
– А может, она и старика тоже, баба эта? – предположил Трубников.
Прохоров не ответил. Он сидел, откинувшись на спинку кресла, закрыв глаза. Трубников постоял с минуту-другую, потом, осторожно ступая, пошел к двери. Когда он уже собирался закрыть ее за собой, Прохоров сказал:
– Скажи, пусть Медяк зайдет!
И все. Не попрощался даже.
– Вызывали? – спросил Медяк, бесшумно появляясь на пороге.
– Вызывал! – Прохоров выпрямился в кресле, лицо его стало жестким. – Ты мне эту суку, которая старика замочила… из-под земли достань! Усек? – Он стукнул кулаком по ручке кресла. – И распорядись насчет похорон. Венок от меня лично.
* * *
