— Почему? — спросил Алтунин. — Ресторан при центральной гостинице — место людное, надо ли Половнику там светиться? Или…
— А кто его там знает, кроме Будницкой? — ответил вопросом на вопрос Гришин. — Ему по малинам светиться не захочется, чтобы свое «воскрешение» из мертвых не афишировать, а в «Метрополь» можно. Да и не обязательно в «Метрополь», можно Ванду дома навещать, в Большом Каретном, дом семнадцать. Наверняка утверждать я не возьмусь, но вероятность того, что Половник встречался с Будницкой есть. Опять же — у нее широкие связи в самых разных сферах, Федя может с ней не только приятно время проводить, но и с пользой. Хочешь смейся, хочешь верь, но какое-то шестое чувство на седьмом киселе подсказывает мне, что гражданку Будницкую стоит поспрашивать…
Всего набралось восемь карточек. Алтунин списал себе в блокнот данные, вернулся в отдел, сел на неудобный жесткий диван, который сейчас показался мягче мягчайшей перины, и тут же заснул крепким сном, несмотря на светящую прямо в глаза лампочку.
Ему приснился сон. Танцплощадка в Парке Горького, задорная музыка вальса, партнерша в белом платье, которую Алтунин легко кружил в танце. Все было хорошо, все было замечательно, только вот лица партнерши он никак не мог разглядеть, то тень на него падала, то она отворачивалась в сторону и Алтунин видел только алебастровое точеное ухо и трогательный завиток светлых волос. Так и проснулся, не поняв, с кем же он все-таки танцевал во сне. Удивился тому, что может сниться человеку без всякой связи с действительностью и забыл про сон, словно его и не было.
Ровно через неделю, в следующее воскресенье, на Красной площади должен был состояться парад в честь Победы.
Одна неделя…
Семь дней…
Сто шестьдесят восемь часов…
Десять тысяч восемьдесят минут…
Это не отрезок времени, а так — сугубая мимолетность. Раз — и прошла!
16
Солнце светило ярко, небо было безоблачным, люди — улыбчивыми, и оттого день казался особенно радостным. Алтунин вдруг почувствовал, не понял, а почувствовал, скорее даже — прочувствовал, что война действительно закончилась. Когда война длится четыре года, к ее окончанию непросто привыкнуть. Понимаешь — да, мы победили, вспоминаешь салют по случаю Победы, радуешься этой Победе вместе со всеми, но не можешь так вот сразу перестроиться на мирный лад. Включаешь репродуктор — и удивляешься тому, что вместо сводки Совинформбюро транслируют оперу «Князь Игорь»… Встречаешь увешанного наградами соседа, обнимаешься с ним, расспрашиваешь о фронтовом житье-бытье и хочешь уже спросить, когда ему ехать обратно, но вспоминаешь, что война закончилась… Придешь заполночь домой и, прежде чем включить свет, проверишь, плотно ли задернуты шторы. А потом вспомнишь, распахнешь не только шторы, но и окно распахнешь настежь, включишь свет и просидишь битый час на подоконнике, думая обо всем и в то же время — ни о чем… Увидишь во сне отца и мать, подумаешь, что вот, война же закончилась, скоро вернется отец с фронта и мать из эвакуации, а утром проснешься — и как головой в вязкий холодный омут. Война закончилась, но многие с нее не вернулись, многие ее не пережили. Для них она не закончится никогда…
Но сегодня, несмотря на усталость и прочие обстоятельства, к Алтунину окончательно вернулось ощущение светлой мирной жизни и той легкой беззаботности, которая ее сопровождала. Ему захотелось немного размяться, подышать свежим воздухом, особенно вкусным после прокуренного воздуха кабинетов, да и с мыслями перед разговором с Будницкой собраться не мешало. Поэтому, выйдя на улицу, он не стал поворачивать направо, к Среднему Каретному переулку, а пошел налево, к бульвару, радуясь, как ребенок, каждому увиденному проявлению мирной жизни.
Женщина, сдирающая бумажные полоски с окна, — что может быть лучше этого зрелища? Алтунин невольно загляделся на красавицу в голубеньком халатике, мывшую окно на втором этаже, и едва не налетел на сурового вида старуху в низко подвязанном назад черном платке и черном платье. В руках у старухи был огромный, тяжелый, еще дореволюционный, примус.
— Давайте, бабушка, я вам помогу, — от чистого сердца предложил Алтунин. — Далеко вам?
— На кудыкину гору! — проскрипела старуха, покосившись на Алтунина. — Иди, милок, своей дорогой, а то милиционера кликну!
— Не надо милиционера, — попросил Алтунин и свернул в Третий Колобовский.
Проходя мимо бюро находок, подумал, что как-то совсем забыл в суете последних недель о зеленоглазой девушке Любе с ямочками на щеках. Возле дома Левковича вспомнил о том, что убийство Шехтмана до сих пор не раскрыто. Видимо, соседи из БХСС ничего не смогли пока узнать от арестованного в Иркутске валютчика Баранника, иначе бы сразу сообщили.
С Будницкой Алтунин решил начать не потому, что она казалась ему наиболее перспективной, а потому, что она жила ближе всех остальных «контактов» Половника, в двух шагах от Управления. Наиболее перспективным Алтунин считал рецидивиста Солодовникова по кличке Ельшан, проживавшего в подмосковном селе Карачарово. Ельшан родился в Одессе, ходил по молодости на каботажных судах до тех пор, пока поножовщина не привела его за решетку. До войны он часто наведывался в Одессу по делам и считался своим у тамошних воров. Алтунин не представлял, что случилось с теми ворами за время оккупации, но не исключал того, что Половник может обратиться к Ельшану с просьбой помочь бежать за границу. Побег в трюме какого-нибудь судна — это практически единственная возможность бежать из Советского Союза. К возможности благополучного перехода границы по земле Алтунин, как бывший сержант погранвойск, отслуживший срочную на финской границе, относился скептически. Если повезет, то конечно можно, но для этого надо и навыки соответствующие иметь, и проводника хорошего. А то некоторые наденут на ноги обувку, имитирующую кабаний след, и чешут в ней человеческим шагом, упуская из виду, что у кабана шаг куда как меньше. Да и куда он махнет через границу? К финнам? Те его назавтра же выдадут, без вопросов. Попробует пробраться на территорию Германии, чтобы перейти к союзникам? Да он дальше Белостока не доберется, в самом наилучшем случае. Нет, если уж за кордон, так по морю — из Одессы, Симферополя, Сухума или Батума…
Будницкой следовало звонить два раза. Алтунин позвонил, выждал минуту, затем позвонил снова. За дверью послышались шаркающие шаги, щелкнул замок, лязгнула, падая, цепочка. Когда дверь открылась, Алтунин увидел перед собой женщину средних лет в строгом синем платье с белым воротником. Волосы женщины были собраны в тугой узел на затылке, половину лица закрывали очки в массивной оправе. Фотография Будницкой в картотеке была плохонькой, но Алтунин и без нее догадался бы, что перед ним не Вера Станиславовна.
— Здра… — бодро начал Алтунин.
Женщина не дала ему договорить, прижала палец к губам, шикнула и указала рукой на ближнюю дверь в длинном коридоре. Коридор в этой квартире не был загроможден всяким хламом, как это обычно бывает. «Интеллигенция», уважительно констатировал Алтунин, и вошел, вытерев ноги о половик тщательнее обычного.
