За барабанщиками пошли сводные полки фронтов — Карельского, Ленинградского, 1-го Прибалтийского, 3-го, 2-го и 1-го Белорусских, 1-го, 2-го, 3-го и 4-го Украинских, сводный полк Военно-Морского Флота… Впереди каждого полка шли командующие фронтами и армиями. Героям Советского Союза доверили нести знамена наиболее прославившихся частей и соединений. Полки шли на небольшой дистанции друг от друга, для каждого из них оркестр играл особый марш. Полки шли по порядку, согласно их расположению на фронте, с севера на юг. Этот порядок невольно заставлял вспомнить карту военных действий и каждый из военачальников вспомнил ту огромную радость, с которой начали переставлять, перетыкать флажки на оперативных картах справа налево.
Сталинград, Новороссийск, Курск, Ленинград, Минск… Каждый город, как веха военного времени, этап большого, тяжелого пути. Солдаты шли по Красной площади легко и, в то же время, величественно, шли молодцевато, но суровая печать войны на их лицах придавала этой молодцеватости тяжесть, ту особенную тяжесть войны, которую в полной мере могут оценить и прочувствовать лишь те, кто воевал…
«Как мы можем продемонстрировать наше великое презрение к врагу и его воинским реликвиям?» — спросил во время одного из совещаний Сталин. «Топтать ногами!» — предложил Ворошилов. «Клим, это не трактир, где пьяные пляшут гопака, а Красная площадь, — напомнил ему Сталин. — И, потом, в армейском уставе нет такого ритуала, как „попрание ногами“. Надо что-то другое. Склонить и как-то еще подчеркнуть презрение». «Пусть те солдаты, которые понесут немецкие знамена и штандарты, наденут перчатки, — предложил Молотов. — Это будет означать, что им противно прикасаться к вражеским реликвиям голыми руками». «А на Красной площади можно сделать деревянный помост для них, — подхватил Берия. — Чтобы не пачкали нашу землю, да еще в таком месте!» «А после парада сжечь помост вместе со всем, что на нем будет, и перчатки тоже сжечь!» — сказал Ворошилов. «Хорошо, — одобрил Сталин, — только сами знамена мы сжигать не станем. Оставим в музее, пусть потомки видят».
По распоряжению Генерального штаба в Москву доставили около тысячи немецких знамен и штандартов и сложили в огромном спортзале Лефортовских казарм. Специально назначенная комиссия из СМЕРШ отобрала для парада двести штандартов. Двести солдат стояли у храма Василия Блаженного с опущенными знаменами и штандартами поверженного врага и ждали, пока пройдут полки, а марши сменятся торжествующе-строгой барабанной дробью. Некогда эти полотнища развевались гордо и победительно, а сейчас, склоненные и намокшие от дождя, выглядели жалко, словно разноцветные тряпки. Первым к подножию Мавзолея был брошен штандарт дивизии СС «Адольф Гитлер». Зрители зааплодировали и продолжали аплодировать до тех пор, пока не было брошено последнее знамя. Они аплодировали так громко, что дробь восьмидесяти барабанов не могла заглушить аплодисменты…
Завершали парад части Московского гарнизона. Замыкали колонну юные воспитанники суворовских училищ. За ними красивой слаженной рысью проскакала сводная конная бригада. Все заметили, как заулыбался при ее появлении старый конник маршал Буденный, стоявший на трибуне Мавзолея.
После лошадей настал черед техники. Ровными рядами проехали машины с зенитными установками и застывшими возле них расчетами. За зенитчиками потянулась остальная артиллерия, после минометов проехали по брусчатке мотоциклисты, бронемашины, овеянные славой танки Т-34 и ИС…
— Хороший получился парад, — сказал Сталин Жукову, когда, завершая парад, шел по Красной площади сводный оркестр. — В Москве провели, теперь надо бы в Берлине, у рейхстага. Вместе с американцами, англичанами и французами. Вернешься в Берлин — предложи. Уверен, что они не откажутся…
«А если и откажутся — невелика беда», подумал Жуков, но вслух этого говорить не стал.
В восемь часов вечера того же дня в Георгиевском зале Большого Кремлевского дворца состоялся правительственный прием в честь командующих войсками Красной Армии — маршалов Советского Союза Жукова, Конева, Буденного, Тимошенко, Рокоссовского, Малиновского, Толбухина, Говорова, адмирала флота Кузнецова, главного маршала артиллерии Воронова, главного маршала авиации Новикова. Место для приема было выбрано не случайно, в первую очередь не из-за размеров зала, а из-за его духа, духа воинской славы и служения Отчизне. Недаром же зал получил свое название от ордена Святого Георгия и считался главным церемониальным помещением Кремля.
— Товарищи, разрешите мне поднять еще один, последний тост, — сказал Сталин в конце застолья.
Он встал, взял со стола свой бокал и подождал, пока то же самое сделают остальные. Сталин уже сказал пять тостов, а всего их было произнесено около тридцати.
— Я, как представитель нашего Советского правительства, хотел бы поднять тост за здоровье нашего советского народа и, прежде всего, русского народа…
Переждав длительные аплодисменты, перемежаемые криками «Ура!», Сталин продолжил:
— Я пью, прежде всего, за здоровье русского народа потому, что он является наиболее выдающейся нацией из всех наций, входящих в состав Советского Союза. Я поднимаю тост за здоровье русского народа потому, что он заслужил в этой войне и раньше заслужил звание, если хотите, руководящей силы нашего Советского Союза среди всех народов нашей страны…
Сталин обвел взглядом зал. Статуи на колоннах с лавровыми венками в правой руке и со щитами в левой символизировали победы русского оружия. Возможно ли сделать статую, которая станет олицетворением этой Победы? Навряд ли. Ни в одной статуе ни один гений не сможет этого передать. Союз архитекторов еще в сорок втором году объявил конкурс на лучший проект памятника Победы, но ни одна из представленных работ Сталину не понравилась. Все было хорошо, но величия не хватало. Не размеров, не монументальности, а величия. Такого, например, как у памятника Тысячелетию России в Великом Новгороде.
— Я поднимаю тост за здоровье русского народа не только потому, что он — руководящий народ, но и потому, что у него имеются здравый смысл, общеполитический здравый смысл и терпение…
Сказать хотелось многое, но разве можно уместить все то, о чем думал четыре года, в один тост? Да и тост затягивать не следует, в Грузии правильно говорят, что длинный тост уныл, как пустой стол.
— За здоровье русского народа! — Сталин поднял свой бокал еще выше, выждал несколько секунд и под оглушительные аплодисменты выпил его до дна.
23
Обольщаться не стоит никогда, потому что все познается и оценивается по завершении. Доброе или относительно неплохое начало еще не гарантирует хорошего конца. Многое в жизни Сергея начиналось хорошо и заканчивалось плохо, да и сама жизнь тоже. Детство было безоблачно-волшебным, жил, как в сказке, юность сумбурной, а до старости он, кажется, не доживет. Не дадут дожить…
Хорошие условия содержания — одиночная камера, сносное питание, папиросы, вежливость следователя, надзирателей и конвоиров — не могли обмануть, потому что были обусловлены ситуацией, а не отношением. Вражеских агентов, в отличие от уголовников, в общих камерах держать не принято, незачем им общаться друг с другом. Арестант ведет себя дисциплинированно, не раздражает тюремный персонал, отвечает на вопросы следователя, ничего не утаивая, — с чего бы к нему плохо относиться? Но сколько веревочке не виться, а концу все равно быть.
