— Почему нельзя? — прикидывается простаком Карновский.
— Потому что… Потому что любовь вечна! — восклицает Тереза. — Потому что любовь — святое чувство!
Доктор Карновский хохочет:
— Да вы, не иначе, влюблены, сестричка. И кто же этот счастливчик, могу я узнать?
Это уже слишком. Тереза пытается погрузиться в работу, а доктор Карновский все смеется у нее за спиной.
Досада не покидает Терезу, когда она обходит палаты. Почему для своих насмешек тот, кого она любит, выбрал именно ее? Сколько раз она клялась себе, что больше не потерпит такого отношения. Лучше она вообще будет его избегать. Но стоит ему сказать хоть слово, и она стоит перед ним, молчаливая и растерянная, и продолжает слушать его шуточки.
Карновский тоже не раз думал, что надо бы оставить девушку в покое. Сестры в клинике уже бросали на него насмешливые взгляды, дескать, ты можешь строить из себя кого угодно, но мы-то знаем, что ты за птица, знаем, что происходит между тобой и одной из нас. Это уже ни для кого не секрет.
Такое поведение не прибавляет уважения к молодому доктору, который стремится приобрести в городе хорошую репутацию. Да и вообще, зачем ему этот флирт с робкой, тихой медсестрой?
Очень бледная, худенькая, с гладко зачесанными светлыми волосами, Тереза больше походила на школьницу, чем на взрослую женщину. Медицинский халат делал ее еще незаметнее. Тонкая белая шея, острый подбородок. Насколько бледной была ее внешность, настолько же бледным был ее характер. Всегда до невозможности серьезная, Тереза совсем не понимала шуток. В ней совершенно не было изюминки, не было женской хитрости, умения заинтриговать, понравиться. Все, что она думала, было написано у нее на лице. Доктор Карновский не раз давал себе слово, что прекратит бессмысленный флирт. Так будет лучше и для нее, и для него, для его медицинской карьеры. Но его тянуло к этой смешной, тихой, легко краснеющей девушке, и он никак не мог остановиться.
Однажды она поставила ему на стол цветы, простые синие васильки в стеклянном стаканчике. Карновский сделал ей комплимент:
— Красивые цветы. Синие и невинные, как ваши глаза.
Он сказал это в шутку, но Тереза стала приносить цветы каждый день. Как-то она не пришла на работу, и Карновский сразу заметил, что чего-то не хватает: без цветов стол был непривычно пуст. Так же ему не хватало ее самой. Он скучал по ее голубым глазам и тихому голосу, полному почтения и покорности.
Особенно ему не хватало ее покорности. После пренебрежения со стороны Эльзы, после ее твердости эта покорность была ему как бальзам на душу. Вдруг он увидел в Терезе достоинства, которых раньше не замечал. Ее тонкая шея теперь казалась ему не по-детски хрупкой, а женственно изящной. Хотелось нежно взять ее за острый подбородок, приподнять ее головку, посмотреть в голубые, чистые глаза. Милая, смешная девочка, думал он о ней. И продолжал говорить с ней покровительственно-насмешливым тоном, хоть и понимал, что это не дело.
Однажды ночью он увидел совершенно другую, новую Терезу. Это дежурство было для Карновского очень тяжелым. Роженица, которую профессор Галеви оставил на его попечение, в полночь умерла. Доктору Карновскому не в чем было себя винить. У женщины было больное сердце, профессор Галеви даже не хотел брать ее в клинику, опасаясь летального исхода. Карновский делал ей инъекции, давал кислород, выбивался из сил, чтобы она осталась в живых, но ничего не помогло. Он был измучен и опустошен. Тереза попыталась его утешить.
— Да замолчите вы, ради Бога! — прикрикнул он на нее.
— До свидания, господин доктор, — попрощалась Тереза в воротах клиники, но вдруг Карновский взял ее под руку.
— Подождите, вместе пойдем, — скорее приказал, чем попросил он. — Мне нужно, чтобы рядом был кто-нибудь живой.
Карновский стремительно шагал и молчал, только курил сигарету за сигаретой. Тереза чуть ли не бежала, чтобы не отстать. Когда они проходили через Зоопарк, он вдруг свернул к скамейке и сел. Тереза тоже села, слегка отодвинулась от него. В темном небе белел Млечный Путь. Покатилась и исчезла звезда. Доктор Карновский задумался, глядя в темно-синий купол над головой.
Холодные, прекрасные и вечные, сияли звезды, миллиарды страшно чужих, далеких миров.
Может быть, думал он, этот свет родился где-то во Вселенной тысячи лет назад и со скоростью тысяч миль в секунду летел сюда, чтобы осветить скамейку в пустом парке. Так же холодно и равнодушно он сейчас освещает восковое лицо мертвой роженицы. На фронте он так же освещал погибших и умирающих, так же будет освещать его, доктора Карновского, когда он умрет, и миллионы других после него. До чего же бессмысленна, коротка и ничтожна человеческая жизнь по сравнению с вечностью! Хотя кто знает? Может, все это существует только потому, что это видят человеческие глаза. Для роженицы в холодном морге нет больше ни звезд, ни неба, ничего. Мысли о вечности, пространстве; времени, жизни и смерти кружились у него в голове. Вдруг он вспомнил, что рядом сидит живой человек.
— О чем вы сейчас думаете? — спросил он.
— Думаю, что в такую ночь хорошо умереть, — тихо ответила Тереза.
Доктор Карновский сверкнул черными глазами:
— Что за чушь!
Тереза посмотрела на него. Ее глаза были синими, как небо над парком, непонятными и неземными. Карновский взял ее за руку.
— У вас пальцы замерзли, — сказал он.
Вдруг Тереза схватила его руку, поднесла к губам и поцеловала. Карновский вздрогнул. Сколько женщин у него было, ни одна не целовала его рук.
— Что ты делаешь? — Он так растерялся, что перешел на «ты».
Тереза пристально смотрела на него, ее глаза были такими светлыми и неподвижными, какие бывают только на простеньких иконках, а не у живых людей. Огромные, неподвижные, очень светлые глаза.
— Ты слишком серьезная, — сказал Карновский. — Смотри на вещи философски, не надо все принимать так близко к сердцу.
Тереза покорно опустила голову.
— Я знаю, что это невозможно, — сказала она тихо, — знаю, я вам не пара. Я только хочу… Вы не будете сердиться на меня?
Карновский нежно взял ее за подбородок, приподнял ее голову.
— Что на тебя нашло? — спросил он. — Успокойся.
— Позвольте мне родить от вас ребенка, и я успокоюсь. Уйду… Навсегда… Клянусь вам!
Она опустила голову, как рабыня, которая просит милости у господина. Карновского охватила нежность к девушке. Нежность и любовь.
— Пойдем домой, милая, — сказал он тихо. — Тебе холодно, ты дрожишь.
Он не повел ее к себе, как поступил бы с другой женщиной, но проводил ее до дому. У дверей он впервые поцеловал ее в губы в эту звездную ночь, полную тайн.
Карновский до утра думал о тихой девушке, которая вдруг оказалась такой храброй в своей великой любви.
С тех пор Карновский стал открыто встречаться с Терезой. Он не таился ни от медсестер, ни от врачей, ни от самого профессора Галеви.
