— Черт бы его взял, — ругался он. — Я в этом проклятом городе с ума сойду.
Доктор Карновский пытался убедить сына:
— Послушай, город под тебя не переделается, значит, надо самому переделаться под него. Рассуждай логически.
Егор не собирался этого делать, отцовские призывы рассуждать логически выводили его из себя. Возразить отцу было нечего, но это-то как раз и злило больше всего.
— Вечно ты со своей логикой, — ворчал он.
Видя, что логика не помогает, Тереза пробовала мягко уговорить сына:
— Малыш, будь благоразумен. Мы ведь не по своей воле тут оказались. Ты же понимаешь.
— Не хочу я быть благоразумным, — злился Егор.
Он поздно засыпал и вставал за полдень, в пижаме бродил по квартире, растрепанный и вялый, или лежал в кровати и пытался поймать по радио новости из Германии. Оказалось, что он совершенно не понимает английского языка, который он так усердно изучал до отъезда. Поэтому он не мог слушать ни американских дикторов, ни певцов, ни комических актеров. У всех у них была одна цель: вывести его из себя бессмысленными выкриками и дурацким хохотом. Он часами крутил колесико приемника, пока не удавалось поймать «оттуда» что-нибудь родное и понятное. Еще больше, чем английского языка, он боялся улицы. Егор мог целый день просидеть у окна, наблюдая, как мальчишки и девчонки носятся, орут, играют, но не решался к ним выйти. У матери сердце разрывалось, когда он так сидел, она уговаривала его пойти погулять с ними. Он ее не слушал. Отец твердил, что бояться нечего, мальчишки здесь не такие, как «там». Егор приходил в ярость.
— Кто боится? — кричал он. — Я боюсь?!
Но на самом деле он не мог избавиться от давнего страха, что над ним будут смеяться. Стоило Егору услышать чей-нибудь смех, как ему сразу казалось, что смеются над ним. А из-за страха, что его обидят, он заранее ненавидел тех, кто мог это сделать. Он видел врагов во всех подряд.
Поняв, что добром ничего не добьешься, доктор Карновский попытался применить строгость. Он чуть ли не силой выгнал сына на улицу. Егору пришлось подчиниться. Он ступал осторожно, будто впервые в жизни надел коньки и вышел на лед. Он не был уверен в своем английском и поэтому начинал шепелявить при первых же словах. Даже сыновья дяди Гарри понимали его искусственный язык с сильным немецким акцентом лучше, чем ребята на улице. В штопаных свитерах с номерами на спине, рубашках, выбившихся из штанов, и даже вообще без рубашек, они бросали мяч и орали во всю глотку, им некогда было слушать, что там бормочет этот чистюля, который потерянно ходит вокруг.
— Эй, хватай мячик, кидай сюда! — крикнули ему, когда мяч подкатился к его ногам.
Всего-то и надо было поднять мяч и бросить обратно, и Егора тут же приняли бы в игру. Но он не понял отрывистых, быстрых слов, которых не было в учебниках, и переспросил заученной фразой:
— I beg your pardon, sir?
[49]
Услышав такое обращение, мальчишки схватились за животы от хохота.
— Кацен-Яммер! — крикнул один, вспомнив имя персонажа из комиксов. — Зауэркраут!
[50]
Егор как ошпаренный бросился домой.
Случилось то, чего он больше всего боялся: его подняли на смех. После этого ему стало страшно даже просто пройти мимо мальчишек в штопаных свитерах. Он с завистью смотрел, как они играют, бегают за мячом, кричат и смеются. И, как всегда, убеждал себя, что это не зависть, а благородное презрение. Он радовался, когда кто-нибудь из них вдруг падал на асфальт или промахивался в броске.
Когда приблизилось начало учебного года и доктор Карновский заговорил о школе, Егор и вовсе перепугался, ведь именно в школе он перенес величайшее унижение. Для него не было ничего страшнее школьных стен и коридоров, само слово «школа» вызывало в нем ужас. Егор с каждым днем терял аппетит, с криком просыпался по ночам. В то утро, когда он должен был впервые пойти в школу, у него поднялась температура. Напуганная Тереза позвала мужа. Доктор Карновский осмотрел сына и понял, что он не притворяется, у него и правда был жар. Но он знал, что это не из-за болезни, а от страха. Карновский велел сыну одеваться, Егор с ненавистью посмотрел на отца.
— Ну и ладно, — проворчал он. — Но если я свалюсь, ты будешь виноват.
Тереза умоляющими глазами посмотрела на мужа, но доктор Карновский не передумал. Он решил, что сыну необходимо горькое лекарство.
— Ничего, пусть привыкает к людям, — сказал он жене. — Ему же будет лучше.
Как Карновский и предвидел, температура прошла, но прижиться в школе Егор не смог. Его отправили в начальный класс, потому что он пропустил несколько лет и почти не знал языка. Самый старший и самый высокий в классе, на голову выше остальных, Егор терялся под любопытными взглядами учеников. Когда его впервые вызвали к доске, он попытался правильно, чисто произносить английские слова, но чем больше он старался, тем смешнее звучала его речь. Точно с таким же немецким акцентом часто говорили артисты в комедиях. Один из мальчишек не выдержал и рассмеялся, за ним грохнул весь класс. Егор начал шепелявить, смех стал еще сильнее.
Однако мистер Барнет Леви, учитель английского, быстро восстановил порядок. Он постучал карандашом по столу, тщательно протер блестящие очки и, прервав урок, заговорил мягким, красивым баритоном. Голос был главным оружием мистера Леви. Казалось бы, у невысокого, полного учителя с огромным еврейским носом, курчавыми волосами и черными глазами за толстыми стеклами очков было немного шансов стать любимцем ирландских, еврейских, немецких, итальянских и негритянских мальчишек и девчонок. Но ему достаточно было сказать лишь несколько слов неожиданно глубоким, бархатным голосом, и его начинали слушать с интересом и вниманием. Благодаря голосу низенький, полный человечек даже казался выше, солиднее и красивее. Школьницы влюблялись в мистера Леви из-за его голоса. Учитель прекрасно знал свою сильную сторону.
— Тише, тише, тише, — сказал он мягко.
Мистер Леви никогда не злился, он всегда говорил спокойно и негромко. И в этот раз он не стал кричать на учеников, а объяснил, почему их новый товарищ вынужден был покинуть родину и перебраться в новую страну. Он пока еще плохо знает английский язык, поэтому он попал в младший класс.
Что говорить о девочках, если даже мальчики были растроганы речью учителя. А мистер Леви, довольный тем, что смог легко навести в классе порядок, через толстые стекла очков дружески посмотрел в глаза Егору. Что ж, закончил он шуткой, пока произношение у нового ученика не совсем американское, но со временем он улучшит его настолько, что сможет сам преподавать английский, как он, Барнет Леви, сын еврейского портного-иммигранта.
И он подмигнул Егору, чтобы показать, что прекрасно его понимает и сочувствует. Однако новый ученик не улыбнулся в ответ, как ожидал мистер Леви.
