3
Всю долгую зимнюю ночь, чуть ли не до рассвета, продолжалась Сендерова свадьба в ярко освещенном свадебном зале «Венеция».
Перед этим Сендер, одетый в новый сюртук, несколько часов просидел дома, с нетерпением ожидая, когда же, наконец, явятся двое шаферов невесты, чтобы отвести его в свадебный зал. Хоть до зала было рукой подать, они велели Сендеру взять дрожки, так как жениху не пристало идти пешком.
— Ну, жених, готовься. Скорее, скорее, времени нет, — по-родственному подгоняли его два еврея в атласных капотах и бархатных картузах, хотя они сами заставили себя долго ждать.
Сендер уселся на дрожки между обоими хасидами, таких у него в свойстве еще не бывало. А те не переставали твердить ему об иудаизме, законах жениховства, обычаях, и все это — на чуждом, пересыпанном словами святого языка диалекте, который Сендер едва понимал. Они хотели знать, постился ли он хотя бы в день своей свадьбы, приготовил ли он себе китл, вдел ли он цицес в талес. Они также хотели посмотреть, достаточно ли, согласно закону, гладко, кругло и тяжело обручальное кольцо. К тому же они ужасно торопились, сами не зная почему. Сидя на дрожках, они все время вскакивали с места.
— Ой, беда, опоздаем, опоздаем, — ворчали они, — вот увидишь…
Зажатый между двумя хасидами, Сендер совсем приуныл. Он боялся рот раскрыть, чтобы не сказать чего не следует, чтобы у него не вырвалось дурное слово.
Еще большее уныние охватило Сендера, когда эти двое взяли его под руки и торжественно повели в свадебный зал вверх по лестнице, гладко затянутой красным плюшем.
— Мазл-тов, жених, в добрый час, шолем-алейхем! — встречали его бородатые евреи в тонких атласных и шелковых капотах, протягивая ему свои мягкие слабосильные руки. Бадхен сразу же взял его в оборот, осыпая как из мешка цитатами из Писания.
Со стороны Сендера почти никого не было. Родители его давно умерли. Никакой родни в чужом городе, где Сендер начинал мальчиком на побегушках в забегаловке и выбился во владельцы ресторана, у него не было. Многих из своих товарищей он не решился пригласить, чтобы они не натворили чего-нибудь неприличного, когда выпьют лишнего. Да и у скототорговцев не было ни малейшего желания отираться среди «атласных капот», которые думают, что весь мир принадлежит им, и смотрят на всех сверху вниз. Со стороны невесты кружился целый хоровод: всё новые и новые невестины родственники подходили к жениху, разглядывали его с ног до головы и бормотали:
— Это жених? Ну что ж, пусть так, лишь бы в добрый час…
Сендер все время краснел, как мальчик, слушая слова благочестивых евреев. Родственницы невесты, женщины в завитых париках, увешанные украшениями, аристократично вздергивали подбородки, покачивали серьгами в ушах и надувались как индюшки оттого, что их родственницу просватали за человека из простых.
— Наверное, так на роду было написано, — бормотали они тонкими губками, — что ж, в добрый час…
Особенно Сендера допекли дядя и тетя невесты, богатые и уважаемые люди, гордость семьи. За несколько недель своего жениховства он наслушался разговоров о дяде Шмуэл-Лейбе и о тете Песеле. Этот дядя Шмуэл-Лейб, жирный, толстопузый, вальяжный человек, гордец и аристократ, не пожелал дать ни гроша на свадьбу, зато теперь совал свой нос во все подробности торжества и заполнял собой весь зал. Дядю во всем поддерживала его высокая, сухощавая жена, ни на минуту не отнимавшая лорнет от красных заплаканных глаз. Пришли они поздно, последними, как и подобает аристократам. Клезмеры встретили их с помпой. Бадхен рассыпался перед почетными гостями в комплиментах и хвалебных куплетах. Реб Шмуэл-Лейб, не раздумывая, уселся рядом с женихом во главе стола, как будто это место предназначалось именно ему, и немедленно учинил Сендеру допрос с пристрастием.
— Ну ладно, Сендер, — медленно произнес он, взвешивая каждое слово как золотую монету, — ты, как я полагаю, человек неученый. Но хоть соблюдающий?
И, не дожидаясь ответа, он принялся снова задавать вопросы. Он хотел знать, достаточно ли кошерен ресторан Сендера, соблюдает ли Сендер субботу, накладывает ли тфилн каждый день, обращается ли он при случае с вопросами к раввину и разбирается ли хоть немного в иудаизме.
— Ты должен знать, жених, что твой тесть, мир праху его, был не абы кем, а шойхетом и благочестивым евреем…
— Да, это был настоящий еврей, — поддержала мужа тетя Песеле, которая стояла в сторонке и разглядывала жениха с головы до ног сквозь лорнет. — Таких теперь не сыщешь…
При этом она вздохнула и посмотрела на Сендера так, будто сожалела, что такой молодчик попал в их семью.
Сендер, хозяин в своем ресторане, которому в обществе скототорговцев и поварих сам черт был не брат, сидел как пристыженный мальчишка среди этих слабосильных атласных евреев. Твердый воротничок душил его. Жесткая шляпа впивалась в голову. Привыкший сидеть с непокрытой головой, Сендер попробовал было на минуту снять новую шляпу, но тут же спохватился, вспомнив, где находится, и нахлобучил ее еще плотнее.
— Жарко, — пробормотал он, чтобы сказать хоть что-нибудь.
— На, возьми мою ермолку, — сказал дядя Шмуэл-Лейб и, не спрашивая Сендера, снял с его головы шляпу, а вместо нее надел свою широкую, засаленную ермолку, которая сползла Сендеру на глаза.
Сендер почувствовал себя немного свободнее, когда наконец явился ребе из Ярчева, представлявший его сторону. Маленький человечек с длинной бородой, укутанный в светлый мех, сразу же внес уют и веселье в чванливое общество. Он по-женски обмакнул лекех в водку и, с удовольствием жуя размокший лекех, хлопнул в ладоши.
— Ну что, жених, проголодался? — спросил он с полным ртом. — Ничего, теперь уже не долго ждать. Скоро я, даст Бог, совершу кидушин.
Дядя Шмуэл-Лейб бросил враждебный взгляд на низенького веселого ребе. Как каждый хасид, который ездит к «большому» ребе, реб Шмуэл-Лейб смотрел с насмешкой на «маленьких» ребе, чьими хасидами были только невежды и женщины. Кроме того, его раздражало то, что этот ребе собрался совершать кидушин. Привыкнув к постоянным почестям: то он был сандеком на обрезании, то молился перед омудом, то произносил благословения после трапезы, реб Шмуэл-Лейб сам был мастером по части кидушин. Он знал все эти вещи наизусть: как вести брачную церемонию, читать брачный контракт
[41]
, произносить семь благословений
[42]
. Он уже приготовился совершать кидушин, как и подобает такому важному родственнику, и поэтому возмутился, узнав, что маленький человечек хочет перехватить у него мицву.
— Хм… этот Сендер — ваш… ваш хасид? — с ухмылкой спросил он у человечка. — Так, да?
И чтобы показать ребе, кто здесь главный, реб Шмуэл-Лейб учинил ему экзамен по Торе, суровый экзамен, такой, что «бабий» ребе совсем смутился.
