Джеймс.
Дик.
Уильям.
Агнесс.
– Вы звали, миледи? – вскочила камеристка так поспешно, что задела тяжелыми юбками станок и едва его не опрокинула. Желание служить проступило в каждой черточке ее блеклого лица, разгорелось, как огонь в покрытой пылью лампе. Видимо, Грейс тоже читала тот сборник по домоводству, но, в отличие от Лавинии, подчеркивала строки и делала пометки на полях.
– Нет, Грейс, – досадливо махнула рукой леди Мелфорд. – Хотя… принесите шаль, что-то мне зябко.
– Слушаюсь, миледи, – присела горничная и сочувственно кивнула. – Ах, миледи, отыскать бы каменщиков, что строили усадьбу, и забить в колодки. Усадьбе едва ли полвека, а сквозняки здесь ну точно как в древнем замке. Несчастная вы страдалица! Если даже горничные жалуются, что уж говорить о леди.
– А что, девушки опять жаловались?
– Бетти, наша новенькая, ныла давеча, что, когда прибиралась в Мраморном холле, холодом ее как сосулькой пронзило. Да-да, так и выразилась. Не иначе как рассчитывает выудить у вашей милости деньги на чай. Не давайте.
В голосе камеристки полыхало такое искреннее негодование, что леди Мелфорд не могла удержаться от вопроса:
– А вам, Грейс, разве не досаждают сквозняки?
– Ах, что вы, миледи, я обладаю слишком крепким телосложением, чтобы меня беспокоили незначительные перепады температуры.
Хозяйка смерила взглядом ее фигуру, совершенно плоскую, с какой стороны ни посмотреть, и вздохнула. Что и говорить. сквозняки в этом доме избирательны.
– Ну, ступайте.
Пока она семенила из гостиной, леди Мелфорд скользнула к столу и вставила ключик в несессер из красного дерева. Достала письма. Их накопилась пухлая стопка, которая уже почти месяц не пополнялась. За резким запахом чернил чудились другие запахи – лаванды, молока и теплой сдобы, и особенно школьного мела. Если быстро переворачивать листки, можно пронаблюдать, как меняются буквы, из неровных становясь округлыми, как они постепенно кренятся вправо и обрастают завитушками. Как они тоже становятся взрослыми.
Вместе с Агнесс.
От этой мысли леди Мелфорд повела плечами, но тут же успокоила себя. Ведь она хорошенько рассмотрела Агнесс и пришла к выводу, что девочка мало изменилась с тех пор, как пять лет назад гоняла обруч по школьному двору. Тогда она не заметила одинокую даму в черном, что неподвижно стояла за чугунной оградой. А если и заметила, вряд ли сумела бы опознать – плотная вдовья вуаль скрывала лицо. Но траур леди Мелфорд постепенно выцветал – сначала до лиловых тонов, затем до серых, – пока не уступил место ярким краскам. Агнесс же осталась прежней, таким же тщедушным птенчиком с неясно-голубыми глазами и острыми крылышками лопаток. Сущий ребенок. Семнадцати ей никак не дашь.
Но почему же она не приходит? До усадьбы путь не близкий, но Лавиния в ее возрасте уж точно изыскала бы способ попасть туда, куда очень хочется. Ведь не может такого быть, чтобы девочка в голос не зарыдала от жизни в пасторате. От таких порядков даже монахини-кармелитки попросились бы в мир, предварительно дав обет никогда не открывать Библию. В пасторате творятся поистине жуткие вещи. Одна только молитва перед едой такая длинная, что овсянка успевает не только остыть, но и скиснуть. По крайней мере, леди Мелфорд в этом не сомневалась.
Послышалось хлопанье юбок, такое громкое, словно ветер колыхал простыни, развешанные для просушки. Вернулась Грейс с красной кашемировой шалью, которая, по ее мнению, подчеркнула бы синеву платья миледи (глава «Обязанности камеристки» подробно объясняла, как подбирать одежду по цветам).
Накидывая шаль на плечи госпожи, Грейс упомянула как будто невзначай:
– А к вам какой-то джентльмен, миледи. Я сказала, что в это время дня вы не принимаете, но он все равно дожидается в холле. Экий упрямец! Но джентльмен из приличных, так просто его не выгонишь.
– Он сказал о цели визита? – удивилась леди Мелфорд.
– Нет, миледи, не говорил. Но, наверное, рассчитывает на ваше вспомоществование, – выдвинула гипотезу Грейс, ибо отсутствие ответа ранило ее хуже ножа. – Сборы денег по подписке, что-нибудь эдакое.
Миледи вздохнула. Сколько просителей всех степеней потрепанности ищут знакомства состоятельной вдовы! Кто собирает средства для обнищавших ткачей из Спиталфилдз, кто для состарившихся гувернанток, малолетних работниц шахт и прочей скучной, бесконечно заурядной публики. Доселе им хватало такта обращаться к леди Мелфорд через письма и не досаждать ей зрелищем своей посредственности.
– Священник? – уточнила миледи таким тоном, каким обычно справляются о грабителях с большой дороги.
– Нет, миледи. – Горничная замялась. – Он… как бы сказать… он из Общества по искоренению пороков.
От неожиданности леди Мелфорд опустила руки, позволив шали соскользнуть на пол, и Грейс, огорченно закудахтав, кинулась ее поднимать. Нахальство визитера было таким запредельным, что даже заслуживало уважение. И если поначалу леди Мелфорд собиралась кликнуть Бартоломью, чтобы вытолкал его взашей, теперь ей захотелось проявить вежливость и лично отказать ему от дома.
– Пригласите его сюда, Грейс. Хочу узреть сего поборника добродетели.
Камеристка вновь исчезла, а госпожа поудобнее устроилась на диване, ножки которого в свое время так смутили юную гостью, и постаралась изобразить скучающую гримаску, с которой светской даме следует принимать столь незначительное лицо. Но уголки губ так и чесались, так и ползли вверх. Главное, не захихикать вместо прохладного «Что вам угодно, любезный?» Нет, едва ли получится. Какой нечеловеческой силой воли нужно обладать, чтобы не рассмеяться при виде святоши, только что скоротавшего пять минут в их мраморном зале? Его на носилках принесут.
Однако гость ее огорчил: он не только твердо держался на ногах, но даже черный сюртук не расстегнул и воротничок не ослабил. На обвисших щеках гасли алые пятна, проплешина под жидкой сенью волос влажно поблескивала, в остальном же он совсем не казался комичным. Лавинии сразу же стало с ним скучно.
– Миледи Мелфорд, – с порога поклонился визитер, но она не потрудилась подняться навстречу. Не хватало еще пожимать ему руку, а то как бы набожность не подхватить.
– Простите, что задержала вас, сэр. С кем имею честь говорить?
На слове «честь» по щеке гостя пробежала судорога, словно честь была последним, чего следовало ожидать от жрицы в храме Приапа, коей он, безусловно, считал леди Мелфорд.
– Джон Хант.
– К моим услугам?
– Это зависит от рода услуг.
Беззвучно хохотнув, леди Мелфорд потянулась на диване.
– Мне не следовало просить прощения. Не сомневаюсь, что вы весело и душеспасительно скоротали время в окружении коллекции моего покойного мужа.
– Весьма… изящные образцы античного искусства, – с запинкой отвечал гость.
