– Люблю эти цветы, – проговорила миледи. – Греки верили, что плоды лотоса затуманивают разум и даруют забвение тем, кто их отведает. Забавная идея, не правда ли?
– А вы когда-нибудь пробовали?
– Зачем? Избавиться от воспоминаний – все равно что обокрасть себя. Порою воспоминания – это все, что у нас есть, и на вкус они слаще любого плода. Поэтому я предпочитаю цветы. Нравятся тебе?
– Очень, – вежливо восхитилась Агнесс. – Никогда не видела алых кувшинок, все больше белые.
– Сначала они и были белые. Но после смерти барона мне пришла мысль заменить их индийскими лотосами… Ты знаешь, что барон скончался в оранжерее? Эта статуя была жемчужиной его коллекции, он часами любовался на нее, и прямо перед ней его хватил удар. В падении он ударился головой о край бассейна – вот здесь осталась трещина – и раскроил череп, а кровь… Прости, если я напугала тебя, моя дорогая. В любом случае алые лилии лучше контрастируют с белизной мрамора, – невозмутимо закончила леди Мелфорд.
– Вы не напугали меня, Лавиния, – выдавила девушка.
– Неужели? – Леди Мелфорд посмотрела на нее испытующе. – В таком случае твоя очередь просить прощения. Я обижена на тебя, дорогая Агнесс. Неужели я так плохо принимала тебя, что ты забыла ко мне дорогу? Быть может, кто-то из моих служанок был невнимателен к тебе и не исполнил какое-то пожелание, которое ты, девочка робкая, постеснялась повторить?
– Нет, Лавиния, все не так. Я превосходно отдохнула в Мелфорд-холле.
– Если же это я так оскорбила тебя, что ты избегаешь со мной встречи, только скажи, и я постараюсь загладить свою вину.
Агнесс молча взяла ее руку и поднесла к губам, радуясь, что льдинки в глазах Лавинии растаяли. Наградой ей стала благосклонная улыбка леди – непосредственность Агнесс ее умилила.
Детская непосредственность.
– В чем же причина твоего отсутствия? Поведай мне, Агнесс. Ну же? Дело в твоем дяде, я угадала? Мистер Линден строг с тобой? Он тобой помыкает? Он придумывает для тебя жестокие и причудливые наказания? – выведывала Лавиния с таким жадным интересом, с каким расспрашивают о приключениях в сердце Африки или о чем-то столь же захватывающем, но точно не о житье в йоркширском пасторате.
Агнесс вспомнила, какие отношения связывали мистера Линдена и Лавинию (самое меньше дружба, и оттуда по нарастающей), и ничего не отвечала.
– Расскажи мне о нем подробнее… чтобы я могла тебе посочувствовать, – спохватилась леди Мелфорд, замечая ее смущение.
– Дядюшка очень добр и щедр со мной.
Лицо Лавинии вытянулось.
– По крайней мере, был до последнего времени, – поправилась Агнесс, смахивая долетавшие из фонтана капли. – А теперь мне стыдно, что я ему родня. Когда Милли Билберри, ну, то есть миссис Лэдлоу, попала в беду, он повел себя не как джентльмен…
– Что случилось?
– У Милли будет ребенок от Эдвина Лэдлоу, но теперь-то они поженились, так что все по-честному. Я им даже свадебный торт испекла, – сказала Агнесс с некоторым вызовом. – А Холлоустэп и его дружки решили сжить их со свету…
– Да при чем здесь скучная моль Билберри? – остановила ее леди Мелфорд. – Расскажи про мистера Линдена. Почему он повел себя не как джентльмен?
– Как священник он должен был остаться и защитить их. А он просто исчез.
– То есть как исчез? На твоих глазах?! – На лице леди Мэлфорд появилось странное выражение одновременно неверия и счастья.
Но Агнесс, погруженная в свои заботы, не заметила этого и грустно пояснила:
– Вскочил на коня и был таков.
– А-а.
Леди Мелфорд прошлась вокруг фонтана, не замечая, как розы цепляют и рвут кружевные оборки ее платья.
– Я надеялась, что ты навестишь меня просто так, Агнесс. А ты, оказывается, пришла по делу, – возмущалась она. – Пока мистер Линден отсутствует, защищать их придется мне – так, по-твоему? А если я не захочу?
– Лавиния, вы должны.
– Ах, только не заводи речь о долге. Ненавижу это слово. Если ты прочитаешь «Отче наш» наоборот, я ничего не буду иметь против. Но долг – нет уж, только не под моей крышей. Ты, вообще, знаешь, что миссис Билберри говорит обо мне? Какие слухи распускает? И хорошо бы только обо мне, но о моих родителях!
Леди Мелфорд встала напротив нее и сверлила ее взглядом, но Агнесс упрямо молчала. Наконец раздался вздох.
– Что ж, добивать падших – занятие утомительное. Нужно слишком низко нагибаться. Я могла бы помочь Милли. Если, конечно, моя дорогая девочка меня попросит.
«Если попросит правильно», – догадалась Агнесс.
Ей вспомнился обреченный взгляд Милли, усталая покорность, вскипающая отчаянием, когда становится ясно, что весь мир действительно против тебя и кроме пинков ждать от него, в сущности, нечего. Тот же взгляд, какой проскальзывает у Мэри. Ей хотелось рассказать обо всем Лавинии, но она не посмела.
Лавиния не захочет это услышать.
Она захочет услышать лепет.
И Агнесс залепетала:
– Ах, пожалуйста, пожалуйста, Лавиния! – Она надула губки и умоляюще сложила руки. – Неужели вы сделаете это для меня? Неужели сделаете?
По тому, как леди Мелфорд смягчилась и ласково погладила ее по щеке, Агнесс поняла – получилось! А заодно и то, что детство уже закончилось. Наверное, закончилось давно, но Агнесс почувствовала это только сейчас.
Маленькой девочке едва ли удастся так хорошо себя сыграть.
– Я все для тебя сделаю, Агнесс. Возвращайся домой и ни о чем не тревожься. А мне надо подумать.
5
«У Милли будет ребенок от Эдвина Лэдлоу, но теперь-то они поженились, так что все по– честному…»
Какой у Агнесс нежный голосок.
Наверное, такие голоса у ангелов.
Или у добрых соседей.
У фейри…
У фейри, которые никогда не показываются простым смертным. Тем, кто родился без дара видеть их… Тем, кто родился без капельки волшебной крови, заблудившейся в человеческой.
А некоторым повезло родиться наполовину фейри. Они видят. Они чувствуют. Они в любое мгновение могут ступить на Третью дорогу, меж папоротников в холмы, в мир волшебства… И, отбросив этот дар, предпочитают тернистый путь добродетели.
Черт бы тебя побрал, Джеймс Линден, вместе с твоей добродетелью!
Это доброе пожелание, Джейми, любимый. С чертом тебе было бы веселее, чем теперь. Особенно если учесть, что много веков люди путали чертей и фейри.
Если бы я знала, кому помолиться, чтобы ты вернулся на Третью дорогу и снова был счастлив, как когда-то. Ты же был счастлив. Я знаю. Я видела.
Мы были счастливы.
