Но что она могла ему ответить сейчас? Что она чувствует себя мертвой? Что ей кажется, будто он – мертвец и от него пахнет тленом?
Она вспомнила уроки Дика: не плакать, быть очаровательной и веселой, что бы ни случилось, и мужчины будут любить тебя.
Она улыбнулась сэру Генри. Наверное, улыбка получилась несколько неестественной, потому что он поморщился:
– Вы уже нарушаете наш договор. Сейчас вы лжете мне улыбкой. Через минуту солжете словами?
– Я улыбаюсь из вежливости! – вспыхнула Лавиния. – Я устала, сегодня был тяжелый день. На мне неудобное платье и еще более неудобные туфли. Это – правда. Другой у меня нет.
– Есть и другая правда. Юный мистер Линден. – Сэр Генри улыбнулся, увидев смятение в глазах жены. – Я слышал о его выборе. И до меня доходили слухи о том, как глубоко вы были к нему неравнодушны. Одно время я даже боялся, что вы достанетесь не мне. Но я надеялся на благоразумие его отца и вашей матушки. Они бы не допустили этого брака. Конечно, оставалась опасность побега влюбленных и тайного венчания. Но, к счастью, мистер Линден оказался малодушен и труслив.
Конечно, разумнее было бы промолчать. Но Лавиния не могла и не хотела. Она была слишком измучена. И сэр Генри сам потребовал от нее правды! Так пусть получит то, что хочет.
– Джеймс не малодушен и не труслив! Он сделал свой выбор. Нелегкий выбор. Он пойдет по тернистому пути и обретет свет. И спасение. Малодушна и труслива я. Я выбрала легкий путь.
– Вы так считаете? – рассмеялся сэр Генри. – О, дитя, как же вы заблуждаетесь… Терний вам предстоит преодолеть больше, чем мистеру Линдену на его пути к обретению света. Только вас не ждет спасение. Вы жаловались на платье и туфли, да? Нужно избавить вас от неудобства. Идемте, дорогая моя, вот уже и моя спальня. Такой большой дом. Так далеко пришлось идти в ваших тесных туфельках. К сожалению, я не могу вас отнести. Юный мистер Линден смог бы, но он отказался от этого удовольствия. Кстати, вас ждет сюрприз…
Лавинию действительно ждал сюрприз.
Она никогда не видела комнаты, подобной спальне сэра Генри.
Да, конечно, там стояла огромная кровать под балдахином, огромная настолько, что на ней уместились бы не двое, а восемь человек, – непонятно даже, какой мебельщик создал это чудовище? – но главным было другое… В этой спальне, слишком просторной, не было дверей в гардеробную, и вообще не было мебели, кроме кровати, двух ночных столиков по сторонам и двух ширм по углам. Зато перед камином стояла фарфоровая ванна на бронзовых ножках. На стенах висели картины: все до единой – непристойные! Красивые, но непристойные. Явно принадлежащие кисти одного и того же художника, они живописали сцены из античных мифов, знакомых Лавинии, но в очень откровенном и нетрадиционном стиле. Сатиры овладевали нимфами: одним нимфам это явно нравилось, другим – явно нет, но спастись не сумел никто. Аполлон насиловал Дафну, хотя она уже наполовину превратилась в лавровое деревце. Зевс в образе быка овладевал кричащей Европой: наверное, ей должно быть больно, уж очень пугающие у быка размеры… хотя на лице у нее написано скорее удовольствие, чем страдание. Соблазнение Леды было изображено в самой активной фазе, причем Зевс в образе лебедя пользовался своим клювом самым неожиданным образом. На соседнем полотне Зевс в образе змея соблазнял Деметру, щекоча ее грудь раздвоенным языком и найдя применение также змеиному хвосту.
Лавиния в который раз за жизнь пожалела, что не падает в обмороки. Как бы ей этого ни хотелось.
Сэр Генри, явно довольный произведенным впечатлением, позвонил горничной.
– В свою спальню я пускаю только одну горничную, Эстер, она прислуживала всем моим женам.
Лавиния успела вообразить себе наглую девку, которая будет позволять себе невесть что, пользуясь своим положением, но Эстер оказалась невзрачной и будто бы раз и навсегда смертельно испуганной женщиной лет сорока.
Руки у Эстер были ловкие и ласковые. Она вынула все шпильки из сложной прически Лавинии, ни разу не дернув, аккуратно сняла диадему и все украшения. Лавиния покорно стояла. Она была совершенно оглушена увиденным, взгляд ее то бродил по непристойным картинам, обнаруживая на них все больше ужасающих деталей, то останавливался на лице сэра Генри, который сел на край кровати и с удовольствием наблюдал за тем, как его жену избавляют от свадебного наряда.
Лавиния зажмурилась, когда руки Эстер добрались до ее белья. В ушах у нее шумело, перед глазами проплывали огненные всполохи. Ей было холодно. Ужасно, ужасно холодно. Особенно когда она почувствовала, что раздета совсем, что воздух касается ее кожи.
– Ты свободна, Эстер, – услышала она откуда-то издалека голос сэра Генри.
Прошелестела ткань – Эстер сделала книксен.
Чуть слышно стукнула дверь.
А потом сэр Генри взял ее за руку, и Лавиния дернулась – но он не дал ей отшатнуться, обхватив за талию и привлекая к себе.
– Вы же смелая женщина, Лавиния. Что за детское поведение. Откройте глаза.
Лавиния послушно открыла глаза.
– Вы боитесь, что я буду вас сейчас насиловать, как Зевс – Европу вот на этой славной картине? Не бойтесь. Я никогда не был так славно оснащен. А сейчас и подавно… Я открою вам тайну, Лавиния, ибо между супругами не может быть тайн: я вовсе не могу взять вас так, как мне бы хотелось. Последствия бурной молодости, скверных болезней и их лечения. Мне спасли жизнь, но украли возможность наслаждаться женской красотой наиболее естественным из способов. Но к счастью для себя, я умею наслаждаться по-разному. Даже любование юным совершенством вашего тела доставит мне немало удовольствия. К тому же я могу делать с вами все, что захочу, а захочу я многое. Утро вы встретите девственницей, но уже совершенно не целомудренной.
Лавиния дошла до брачного ложа, не споткнувшись. И не разрыдалась. Дик мог бы ею гордиться. И мама тоже.
На следующий день сэр Генри позволил Лавинии спать долго. Она проснулась за полдень, с головной болью, и когда вспомнила все произошедшее ночью, ее едва не вывернуло. Желчь подкатывала к горлу, но Лавиния залпом выпила стакан воды, заботливо оставленный кем-то на ночном столике. Она не проявит слабости. Она не доставит ему такого удовольствия.
Масштабы совершенной ею ошибки Лавиния осознала уже в полной мере. И платить за эту ошибку придется очень долго. Сэр Генри, несмотря на возраст и некоторые недомогания, крепкий мужчина. Возможно, даже переживет ее, как пережил уже трех жен.
…Знал ли ее отец правду об этом человеке? Нет, невозможно. Не мог знать. Ходили слухи, но… Только слухи. Кто же верит слухам? К тому же отец – всего лишь управляющий поместьем. Знали ли покойный лорд Линден? Наверняка. Джеймс-то знал.
При мысли о Джеймсе – здесь, сейчас, – Лавинии захотелось немедленно сделать что-то, что бы прекратило ее существование навсегда. Она с благодарностью вспомнила флакончик с гранулами мышьяка, который мама положила в ее сундучок с косметикой и духами. Мама принимала мышьяк для белизны и гладкости кожи. И считала, что Лавинии тоже пора начать.
