Лавиния разочарованно вздохнула и принялась искать кого-нибудь еще… Кого-нибудь волшебного, но не жуткого. Она хотела бы увидеть фей. Прелестных малюток с крылышками. Или единорога, который положил бы голову ей на колени, к немалому удивлению Джеймса, который многого о ней не знает…
Ветер донес тонкий звук свирели. Одновременно манящий и навязчивый, повторяющий одну и ту же трель, похожую на птичью, звук становился все более настойчивым, он звучал как призыв, но Лавинию можно было не звать, она была готова, она только и мечтала о том, чтобы увидеть, соприкоснуться…
Она увидела. Он сидел на камне, поджав под себя ноги, выпрямив спину, и играл, играл, полузакрыв глаза. Совсем мальчик, худенький, изящный, весь в зеленом, только колпак темно-красный… Лицо светится белизной и нежностью… Пушистые ресницы… Как же он красив! И музыка, эта невозможная музыка… Она сделалась громче, свирель звучала, как целый оркестр, она заполнила все вокруг, и невозможно было противиться ее зову. А когда юноша отнял свирель от губ, распахнул глаза – длинные, раскосые, ярко-зеленые, такого изумрудного цвета, какого у людей не встречается никогда! – и рассмеялся, и поманил к себе Лавинию, она решительно сделала шаг вперед…
И чуть не рухнула вниз.
Если бы рука Джеймса не обхватила ее за талию.
Кажется, он держал ее уже некоторое время, а она, столько лет мечтавшая о его объятиях, даже не почувствовала.
– Берегитесь, леди Мелфорд. Они все здесь не слишком дружелюбны к смертным, а Красный Колпак опаснее прочих.
– Но почему? Неужели все фейри и правда злые?
– Злые – не то слово, которое к ним подходит. Не та оценка. Слишком человеческая. Они живут по иным законам… И вообще – иные. Но среди них есть те, кто хотя бы не получает наслаждения от истязаний и убийства смертных. А есть настоящие монстры. Если бы ты просто упала отсюда, Красный Колпак порадовался бы и быстро забыл. Но если бы ты попала ему в руки… Прекрасная смертная женщина… Ты умерла бы не скоро, но все те дни, которые ты провела бы с ним, ты ежеминутно молила бы о смерти. Такие, как он, пропитывают свои колпаки кровью людей. Лавиния, ты слишком любишь фейри, и это моя вина. Хочу, чтобы ты понимала: они опасны. Лучше не вступать на Третью дорогу без надежного провожатого, который знает законы и сможет тебя защитить.
– И поэтому ты показал мне только чудовищ?
– Нет, не в моих силах показать только какую-то часть потаенного мира. Я позволил тебе видеть все. Но это место притягивает только темных тварей.
– Почему?
– Посмотри вниз.
Лавиния посмотрела – и отшатнулась от края.
Казалось, усадьба охвачена черно-багровым пламенем. От него не шел дым и не исходило жара… Но выглядело так, словно они стояли над огромным костром. Языки черного пламени извивались, и иногда в них мелькали уродливо растянутые, беззвучно вопящие и беззвучно хохочущие фигуры.
– Джейми…
– Это оскверненное место, и, надо полагать, церковь в Вест-Вайкомбе выглядит немногим лучше. Церковь, которую лишили благодати и превратили в нечто, по сути прямо противоположное… Давай спустимся. Я должен осмотреть часовню при усадьбе.
Путь от холма до усадьбы показался ей слишком коротким, а осенний воздух – таким холодным и сладким, что от него ломило зубы.
– Ты очень бледна, – заметил Джеймс. – Не стоит тебе идти со мной в часовню. Будешь ждать меня снаружи.
– Ни за что! – перебила его Лавиния. – Даже не пытайся уговаривать и уж тем более приказывать. Я хочу всего… И этого страха тоже. Ты не знаешь, что такое скука, Джеймс. По сравнению с ней весь этот ужас кажется чудесным приключением.
Лавиния улыбнулась, но подумала, что Джеймс тоже выглядит бледнее, чем был в начале их поездки. Даже как-то осунулся. Может быть, на нем, иначе чувствующем мир, скверно сказывается пребывание в таком месте? Или же он потратил слишком много сил, приподнимая завесу, отделявшую от них мир фейри? Хорошо, что путешествие подходит к концу. Навестят часовню и вернутся домой.
…Он упоминал, что в парке Медменхема есть грот. Можно было бы предложить ему прогуляться туда и поцеловать его, как когда-то они целовались в гроте парка Линден-эбби. С того момента, как она услышала свирель юноши в красном колпаке, в сердце поселилось томление. Ей хотелось прикосновений и поцелуев, хотелось, чтобы Джеймс стиснул ее в объятиях, как когда-то. А дружба… Мало ли какие слова используют как полог над ложем, на котором двое любят друг друга? Слова, которые лишь затеняют значение, а сами по себе ничего не значат. Боже, да в приличном обществе даже слово «ноги» произносят, стыдливо краснея! Ну, пусть будет дружба, раз того требует белый галстук у него на шее.
Но Джеймс выглядел утомленным и сосредоточенным, а Лавиния понимала, что, скорее всего, природа ее собственной нынешней смелости – в том, что на нее подействовала волшебная музыка. Сегодня неподходящий день для того, чтобы пытаться соблазнить Джеймса. Не сегодня. В другой раз.
4
После того как они заглянули в волшебный мир, проникновение в усадьбу не показалось Лавинии чем-то рискованным. Если даже их поймают, достаточно достать кошелек, и сторож позабудет о том, что видел посторонних. Бряцанье монет стирает память не хуже, чем удар дубиной по темени.
Они прошли под надписью «Fais ce que voudras» и шагнули в багрово-черное холодное пламя.
В часовне царило полное запустение. Стены в пятнах плесени, обломки заплесневелых досок, груды гниющей ткани. И запах серы.
– Братья из Медменхема жгли серу во время черных месс. Но запах не почувствует никто, кроме тех, кто способен заглянуть за завесу реальности.
– Или тех, кто составил компанию эльфийскому рыцарю во время его охоты.
Лавиния не думала, что Джеймс улыбнется в ответ, ведь обычно его раздражало, когда она поддразнивала его, называя рыцарем-эльфом… Однако он улыбнулся и посмотрел на нее с неожиданной теплотой.
– Леди не подобает быть такой своенравной, Лавиния.
– Мне об этом с детства твердили. Так что мы ищем? Ничего необычного я здесь не замечаю.
– Зато я вижу все, что мне нужно. А чтобы увидеть больше, понадобится защитный круг. Стой на месте.
Джеймс достал пороховницу, полную соли, опустился на колени и сосредоточенно, как когда-то в юности, обвел место, где находились они с Лавинией, ровным соляным кругом. Поднялся и пристально вгляделся в темноту. Лавиния ждала. Какое-то время ничего не происходило. А потом внутреннее убранство часовни словно поднялось из руин.
Вспыхнули свечи одна за другой, из-под земли вырос алтарь, и по нему заструилась черная ткань. Распятья на алтаре не было – ни перевернутого, ни какого иного. Только чаша и тяжелые золотые подсвечники. Вокруг алтаря столпились люди в серых рясах с капюшонами. Лавиния присмотрелась: почти у всех из рукавов выглядывали кружевные манжеты, и у всех до единого из-под рясы виднелись светские туфли на каблуках.
