— Да, думаю, Рейчел заинтересовалась бы, — согласилась Марилла, — хотя у нее теперь не так много времени, как прежде, чтобы вникать в чужие дела. Из-за болезни Томаса она редко выходит из дома. И выглядит она очень подавленной, потому что, как мне кажется, начинает терять надежду на его выздоровление. Если что-нибудь с ним случится, Рейчел останется в одиночестве. Все ее дети осели на западе, кроме Элизы, но ей не нравится ее муж.
Своими местоимениями Марилла возводила клевету на Элизу, очень любившую своего мужа.
— Рейчел говорит, что если бы Томас взял себя в руки и проявил силу воли, то сразу поправился бы. Но что пользы уговаривать медузу сесть прямо? — продолжала Марилла. — У Томаса никогда не было силы воли, которую он мог бы проявить. Пока он не женился, им командовала мать, а потом за это взялась Рейчел. Просто чудо, как это он осмелился заболеть, не испросив у нее разрешения… Нет, я не должна так говорить. Рейчел была ему хорошей женой. Без нее он никогда ничего не добился бы в жизни. Ему на роду написано, чтобы им командовали, и хорошо еще, что он попал в руки такой умной и практичной женщины, как Рейчел. Да он никогда и не возражал против такого положения вещей, ведь зато ему не приходилось самому принимать никаких решений. Дэви, ну что ты извиваешься, будто угорь!
— Но мне нечего больше делать, — возразил Дэви. — Съесть больше я уже не могу, а смотреть, как вы с Аней едите, совсем не интересно.
— Ну хорошо, идите с Дорой во двор и покормите кур, — сказала Марилла. — Только не смей больше выдирать перья из хвоста у белого петуха.
— Но мне нужны перья, чтобы носить на голове, когда мы играем в индейцев, — заявил Дэви, насупившись. — У Милти Бултера такие мировые перья! Ему мать дала, когда зарезала их старого индюка. Вы тоже могли бы мне дать, хоть немножко. Куда этому петуху одному столько перьев?
— Можешь взять на чердаке старое крыло на палочке, которым сметали пыль, и надергать себе перьев, — сказала Аня. — А я выкрашу их для тебя в зеленый, красный и желтый цвет.
— Портишь ты мальчишку, — заметила Марилла с упреком, когда Дэви, сияя от радости, выскочил во двор, куда уже с важным видом удалилась Дора. За последние шесть лет Марилла сделала большие успехи в своем развитии, но все еще не сумела отделаться от представления, что очень вредно для ребенка, когда слишком многим его желаниям потакают.
— Все мальчики в его классе играют в индейцев и у всех есть такие перья, — сказала Аня. — Ничего удивительного, что Дэви тоже хочется. Уж я-то знаю, каково это. Никогда не забуду, как мне хотелось иметь рукава с буфами, когда такие были у всех девочек. А Дэви совсем не портится, а становится все лучше с каждым днем. Подумайте, какая перемена произошла в нем за тот год, что он живет у нас.
— Да он действительно гораздо меньше проказничает с тех пор, как стал ходить в школу — признала Марилла. — Я думаю, что там он отыгрывается на других мальчиках. Но меня удивляет, что до сих пор нет никаких вестей от Ричарда Кейса. Ни строчки с самого мая.
— Боюсь я его письма, — вздохнула Аня, начиная убирать посуду — И если оно придет, мне будет страшно его распечатать. Только бы он не потребовал отправить к нему детей.
Но месяц спустя письмо все-таки пришло, хотя было оно не от Ричарда Кейса. Один из его друзей сообщал, что Ричард Кейс умер от чахотки две недели назад. Автор письма был одновременно и исполнителем завещания, согласно которому капитал в размере двух тысяч долларов передавался мисс Марилле Касберт для управления на правах опекуна Дэвида и Доры Кейс, до достижения ими совершеннолетия или вступления в брак. До тех пор проценты с указанной суммы предполагалось использовать на покрытие расходов, связанных с содержанием детей.
— Это ужасно — радоваться чему-то, связанному со смертью, — сказала Аня рассудительно. — Но хотя мне очень жаль бедного мистера Кейса, я рада, что дети останутся у нас.
— А я очень довольна, что появятся деньги, — заметила Марилла практично. — Я с самого начала была не прочь оставить Дору и Дэви у себя, но не знала, сумею ли свести концы с концами, особенно когда дети подрастут. Арендной платы, которую мы получаем за землю, едва хватает, чтобы содержать дом, а я твердо решила, что ни цента из твоего жалованья не пойдет на них. Ты и так делаешь для них очень много… Эта новая шляпа, которую ты купила Доре, была ей нужна не больше, чем кошке второй хвост… Но теперь гора с плеч — они обеспечены.
Дэви и Дора пришли в восторг, узнав, что остаются в Зеленых Мезонинах «навсегда». Смерть дяди, которого они никогда не видели, не могла омрачить их радость. Однако у Доры все же были некоторые опасения.
— Дядю Ричарда похоронили? — шепотом спросила она у Ани.
— Да, дорогая, конечно.
— Он… он… не такой, как дядя Мирабел Коттон, нет? — прозвучал еще более взволнованный шепот. — Он не будет ходить вокруг дома, не будет, Аня?
Глава 23
Роман мисс Лаванды
— Я собираюсь пойти сегодня в Приют Эха, — сказала Аня однажды в пятницу, вернувшись из школы.
— Похоже, будет снег, — предостерегла Марилла.
— Я доберусь туда прежде, чем он начнется, и останусь там на ночь. Диана не может пойти вместе со мной, у нее гости, а я уверена, что мисс Лаванда будет ждать меня сегодня вечером. Уже две недели, как я не заходила к ней.
С того памятного октябрьского дня Аня уже не раз побывала в Приюте Эха. Иногда они с Дианой ездили туда в кабриолете по дороге, иногда ходили пешком по тропинке прямо через лес. Когда Диана не могла сопровождать ее, Аня ходила одна. Между ней и мисс Лавандой завязалась та сердечная и благотворная дружба, которая может существовать только между женщиной, сохранившей в душе свежесть юности, и девушкой, чье воображение и интуиция способны заменить жизненный опыт. Аня наконец нашла самую что ни на есть "родственную душу", а в уединение заполненной лишь мечтами жизни мисс Лаванды, "забывшей мир и забытой миром", Аня и Диана внесли атмосферу бодрости, юности и реальности. Шарлотта Четвертая всегда приветствовала их самой широкой из своих улыбок — а все улыбки Шарлотты были невероятно широкими — и радовалась им не только потому, что их любила ее обожаемая хозяйка, но и потому, что они нравились ей самой. Никогда прежде не царило в маленьком каменном домике такое "бурное веселье", какое царило там в эту чудную долгую осень, когда ноябрь казался вновь наступившим октябрем, и даже декабрь ярким блеском солнца и утренней дымкой пытался подражать июню.
Но в этот день декабрь, словно вспомнив, что по всем правилам на дворе должна стоять зима, вдруг сделался задумчив и печален и окутал мир безветренной тишиной, предвещавшей снегопад. И все же прогулка через огромный серый лабиринт буковых лесов доставляла Ане огромное удовольствие. Она не чувствовала себя одинокой; воображение создавало ей веселых спутников, и она оживленно вела с ними воображаемый разговор, который был и остроумнее, и приятнее, чем обычно бывают разговоры в настоящей жизни, где люди так часто самым плачевным образом оказываются неспособны беседовать с нами на уровне наших требований. Но в воображаемом кругу тонких и глубоких умов каждый говорит именно то, что нам хотелось бы услышать, и это дает нам возможность сказать именно то, что нам хотелось бы сказать. В сопровождении этой невидимой компании Аня прошла через лес и вступила на тропинку, ведущую к каменному домику, как раз тогда, когда крупные пушистые хлопья снега начали медленно и тихо опускаться на землю.
