Я видела сообщение о смерти миссис Питман — от сердечной недостаточности — в «Энтерпрайз» несколько недель назад. Может быть, этот вызов к адвокату имеет какое-то отношение к Джимсу.
5 октября 1918 г.
Сегодня утром я отправилась в город и встретилась с адвокатом миссис Питман — маленьким человечком с клочковатыми волосами, который говорил о своей покойной клиентке с таким глубоким уважением, что сразу стало очевидно: она держала его — так же, как Роберта и Амелию, — в ежовых рукавицах. Незадолго до ее смерти он составил для нее новое завещание. Большую часть своих тридцати тысяч долларов она завещала Амелии Чапли, но пять тысяч долларов оставила мне как опекунше Джимса. Проценты с этой суммы я могу по своему усмотрению тратить на его образование, а основной капитал будет выплачен ему по достижении им двадцати лет. Джимс явно родился под счастливой звездой. Я спасла его от неизбежной смерти в доме миссис Коновер… Мэри Ванс не дала ему умереть от дифтеритного крупа… судьба спасла его, когда он выпал из поезда. И он не только удачно свалился в заросли папоротников, но вдобавок, благодаря этому падению, на него свалилось неплохое наследство. Очевидно, как сказала миссис Матильда Питман и как я всегда подозревала, он необычный ребенок и его ждет необычная судьба.
Во всяком случае, он теперь обеспечен… и к тому же таким образом, что Джим Андерсон не сможет растранжирить состояние сына, даже если захотел бы. Теперь, если только новая мачеха-англичанка окажется хорошей женщиной, я смогу не тревожиться о будущем моего солдатского младенца.
Интересно, что думают обо всем этом Роберт и Амелия. Думаю, после такого они всегда будут закрывать окна на задвижки, когда уезжают из дома!»
Глава 33
Победа!
— «Ветров холодных и небес угрюмых день печальный»
[119]
, — процитировала Рилла в один из воскресных дней… а точнее, шестого октября. Было так холодно, что в гостиной пришлось зажечь камин, и веселые языки пламени делали все, что могли, чтобы развеять общее уныние, которое наводила погода. — Больше похоже на ноябрь, чем на октябрь… а ноябрь — такой отвратительный месяц.
В гостиной сидели кузина София, снова великодушно простившая Сюзан, и миссис Клоу, которая, как правило, не ходила в гости по воскресеньям, но заглянула в Инглсайд в этот день, чтобы одолжить у Сюзан ее мазь от ревматизма — так было дешевле, чем обращаться за мазью к доктору.
— Боюсь, зима будет ранней, — мрачно заметила кузина София. — Ондатры строят себе ужасно большие дома вокруг пруда, а это верный признак ранних морозов… Ну и ну, до чего ж этот ребенок вырос! — И кузина София вздохнула, словно сожалела о том, что дети растут. — Когда вы ждете возвращения его отца?
— На следующей неделе, — сказала Рилла.
— Ну, надеюсь, мачеха не будет обижать бедного ребенка, — снова вздохнула кузина София, — но я в этом не уверена… не уверена. Во всяком случае, он, наверняка, почувствует разницу между тем, как с ним обращались здесь, и тем, как с ним будут обращаться в другом месте. Ты, Рилла, ужасно испортила его тем, что вечно ему во всем потакала.
Рилла улыбнулась и прижалась щекой к кудрям Джимса. Она знала, что добродушный, веселый маленький Джимс не испорчен. Но все же, несмотря на улыбку, на сердце у нее было неспокойно. Она тоже много думала о новой миссис Андерсон и с беспокойством ожидала, какой окажется эта женщина.
«Я не смогу отдать Джимса женщине, которая не будет его любить», — думала она с мятежным чувством в душе.
— Думаю, дождь начнется, — сказала кузина София. — Сколько дождей в эту осень — ужас! В такую погоду страшно трудно будет приезжим, которые захотят обосноваться в наших местах. В дни моей юности такого не бывало. У нас обычно погода в октябре была отличная. Но теперь времена года уже совсем не те, что были раньше.
Телефонный звонок перебил страдальческий голос кузины Софии. Гертруда Оливер подняла трубку.
— Да… что? Как? Это правда? Это официально? Спасибо… спасибо!
Она обернулась и обвела выразительным взглядом лица сидевших в комнате, ее темные глаза сверкали, смуглое лицо вспыхнуло румянцем волнения. Неожиданно через густые облака прорвалось солнце и залило ярким светом большой красный клен у окна гостиной. Его огненные отблески, казалось, окутали фигуру Гертруды удивительным сверхъестественным пламенем. Вид у нее был как у жрицы, совершающей какой-то таинственный, торжественный обряд.
— Германия и Австрия запросили мира, — сказала она.
На несколько минут Рилла совсем потеряла рассудок: она вскочила и затанцевала, хлопая в ладоши, смеясь и плача.
— Сядь, детка, — сказала миссис Клоу.
— О, — воскликнула Рилла, — в прошедшие четыре года я провела столько часов, расхаживая по этой гостиной в отчаянии и тревоге. Позвольте мне теперь пройти по ней в радостном танце. Эта минута стоит долгих мрачных лет, прожитых ради нее; и воспоминание о ней могло бы позволить прожить их заново. Сюзан, давайте поднимем флаг… и мы должны обзвонить весь Глен, чтобы сообщить всем эту новость.
— Мы тепевь сможем есть столько сахава, сколько захотим? — оживленно спросил Джимс.
Это был незабываемый день. Когда новость распространилась по деревне, везде забегали взволнованные люди, многие бросились в Инглсайд. Пришли и Мередиты. Они остались к ужину, за которым все говорили и никто не слушал остальных. Кузина София пыталась утверждать, что Германии и Австрии нельзя доверять и что все это часть их коварной интриги, но никто не обращал на ее речи ни малейшего внимания.
— Это воскресенье возмещает все, что мы пережили в то, черное, мартовское, — сказала Сюзан.
— Я все спрашиваю себя, — произнесла Гертруда задумчиво и негромко, обращаясь к одной лишь Рилле, — не покажется ли нам жизнь довольно скучной и бесцветной, когда окончательно настанет мир. После того как человек прожил четыре года, заполненных ужасными новостями, мучительными опасениями, тяжелейшими поражениями, удивительными победами, не будет ли он считать не столь бурную жизнь банальной и неинтересной? Как странно… и радостно… и скучно будет не бояться ежедневного прихода почты.
— Еще какое-то время, я полагаю, мы будем его бояться, — сказала Рилла. — Пройдет еще несколько недель, прежде чем наступит мир… он не может наступить сразу. А за эти недели могут случиться разные несчастья. Восторг первых радостных часов у меня уже прошел. Мы одержали победу… но ох! какой ценой она нам досталась!
— Это не слишком высокая цена за свободу, — мягко возразила Гертруда. — Ты думаешь иначе, Рилла?
— Нет, — ответила Рилла чуть слышно. Мысленно она видела перед собой белый крест на поле сражения во Франции. — Нет… нет, если те из нас, кто остался жить, докажут, что достойны этой свободы… если мы «сдержим слово».
