Когда он это сказал, мне захотелось опять стать маленьким мальчиком; броситься ему на шею, прижаться лицом к его груди и почувствовать себя спокойно, защищенным от всего мира. В горле встал комок. Слезы защипали глаза.
— Ты так добр, Уильям, — коротко сказал я, отворачиваясь, пока губы не задрожали. — Большое спасибо.
3
Филип вернулся домой двадцать четвертого октября. Говорят, что выглядел он здоровым и счастливым, — не знаю. Я сидел в своей комнате в коттедже Уильяма и с утра до ночи читал книги. Я ни с кем не встречался и заставил Уильяма пообещать, что он никому не расскажет, где я нахожусь. Как только первого числа на моем банковском счете появятся деньги, я решил ехать в Лондон, но эта моя решимость кончилась ничем; через три дня после возвращения Филипа мать приехала в коттедж и сказала, что хочет со мной поговорить. Уильям был в усадьбе, а Чарити, испугавшись величественных манер матери, сказала, что проверит, дома ли я.
— Джан! — Она просунула голову в дверь моей комнаты. — Твоя мать приехала. Что мне делать? Она знает, что ты здесь.
Я был совершенно не готов к такой встрече. Я не брился три дня и знал, что от меня разит виски. К тому же на мне было только белье, я лежал на разобранной кровати среди пепельниц, переполненных окурками.
— Попроси ее подождать, — сказал я, закрывая книгу. — Скажи ей, что я плохо себя чувствовал и сейчас только одеваюсь.
— Оденешься потом, — произнес резкий голос матери из коридора. — Мне нужно поговорить с тобой сейчас.
И прежде чем я успел произнести хоть слово протеста, она вошла в комнату и захлопнула дверь перед носом у Чарити.
Потом повернулась, чтобы посмотреть на меня. Когда я спустил ноги с кровати и потянулся за халатом, то заметил, что она осмотрела меня с головы до ног и сразу оценила ситуацию. Она поморщилась, села в кресло около шкафа и стала смотреть в другую сторону, пока я возился с халатом и шарил под кроватью в поисках тапок.
Наконец она произнесла:
— Как долго ты собираешься здесь оставаться?
— В начале ноября собираюсь в Лондон. — Я попытался посмотреть ей в глаза. — Попробую получить там работу.
— Похвально, — сказала мать, — но немного поспешно. Филип хочет тебя видеть.
Я утратил дар речи. Я сидел на краешке кровати и смотрел на ковер.
— Он в хорошем настроении и не таит на тебя зла. Я напомнила ему, что ты полностью возместил убыток, как только тебя об этом попросили. Не сказала только, что твой чек не обналичивали и я заплатила разницу. Мне показалось, что ему не надо об этом знать.
— Как… мило с твоей стороны.
— Совсем не мило. Еще я сказала ему, что Пенмарриком ты управлял хорошо, если не считать небольшого срыва со счетами в самом конце, и что арендаторы тебя любят. Короче говоря, я убедила его оставить тебя управлять имением.
Мне было тяжело говорить.
— Я не хочу… я не могу… теперь, когда Филип приехал…
— Не глупи! Пожалуйста, не упускай последнего шанса подружиться с Филипом! Я загладила перед ним твою вину, так что теперь только от тебя зависит, как ты воспользуешься ситуацией. Сбеги ты сейчас в Лондон, поджав хвост, и у тебя не останется ни одного шанса унаследовать Пенмаррик, даже если Филип разочаруется в этом ужасном маленьком Джонасе и захочет изменить завещание в твою пользу. Но если ты останешься здесь, будешь много работать и делать все, чтобы помочь Филипу, я не удивлюсь, если в конце концов он передумает и сделает своим наследником тебя.
Я не мог поднять глаз от пола. Потом наклонился и закрыл лицо руками.
— Боже мой, Джан-Ив, что с тобой? А-а, наверное, ты услышал новости про Хелену. Но это никак не влияет на твои перспективы. Если сейчас ты будешь вести себя разумно…
Я посмотрел на нее. Она замолчала.
— Ты не знаешь? — резко спросила она.
— Чего не знаю?
Я выглядел удивленным, но быстро взял себя в руки.
— Филип помирился с Хеленой, — коротко сказала она. — Она вернулась к нему в Пенмаррик.
Я все смотрел на нее и смотрел… Я вспомнил о канадской вдове и о возможности Филипа иметь нормальные отношения с женщинами. Я почувствовал, как загорелись мои щеки; во рту пересохло.
Наступило долгое молчание. Мы смотрели друг на друга: мать была холодна и спокойна, а у меня не было ни спокойствия, ни слов, только слабое удивление оттого, что жизнь может относиться к людям с такой несправедливостью, с какой она относится ко мне.
Наконец мне удалось произнести:
— Значит, теперь все равно, предпочтет ли Филип меня Джонасу или нет. У него будут свои сыновья.
— Не будут, — быстро сказала мать жестким голосом. — Он мне сам сказал. У Хелены не может быть детей. — Она ловкими движениями пальцев принялась натягивать перчатки. — Наследство лежит между тобой и Джонасом, — сказала она, не глядя на меня, — и мне кажется, что достаться оно должно тебе. Для Джонаса Пенмаррик — ничто, а для тебя — все. Ты сделал очень много глупых ошибок и чуть не упустил свой шанс, но еще не все потеряно. Поумней, действуй разумно, и Пенмаррик когда-нибудь все-таки может достаться тебе, если ты переживешь Филипа. — Она встала и медленно пошла к двери. — Сегодня утром Филип привез меня сюда, чтобы убедить тебя пообедать с нами в «Метрополе», — бросила она через плечо. — Он сейчас в офисе у Майкла, но я договорилась встретиться с ним в «Метрополе» в час, поэтому предлагаю тебе отвезти нас туда в машине. — Она бросила взгляд на мой расхристанный вид и добавила: — Я подожду в гостиной, пока ты переоденешься, и не забудь побриться! Ты выглядишь, как беглый каторжник.
Она не дала мне возможности отказаться сопровождать ее, поэтому, когда она вышла, я побрился, дважды порезавшись, оделся и без особого желания провел расческой по волосам. Я был бледен, выглядел больным и подавленным. Отвернувшись от зеркала, я вышел, подогнал к дверям машину и приготовился ехать в «Метрополь».
За всю поездку я произнес только:
— Откуда ты узнала, что я у Уильяма?
— Адриан сказал, что ты скорее всего там.
Больше мы ничего друг другу не сказали. Когда мы приехали на эспланаду, я припарковал машину около гостиницы и проводил мать внутрь.
— Подождем в главной гостиной, — сказала она. — Мы приехали немного рано.
— Ты не будешь возражать, если я выпью?
— Так ли уж это нужно, дорогой? Ты и без того выглядишь, так сказать, не готовым для виски. Впрочем, поступай, как хочешь. Не стану тебе диктовать.
Я вздохнул и, уже не спрашивая у нее разрешения, закурил. Уж курить-то она мне не запретит.
Мы прождали десять минут, поддерживая бессвязный разговор, а мне становилось все больше и больше не по себе. Я уже начал жалеть, что не уехал в Лондон до того, как мать меня обнаружила, когда крутящиеся двери гостиной распахнулись, и Филип вошел внутрь с таким видом, словно ему принадлежала вселенная.
