— Но бросит ли Джонас велосипед? Разве он не слезет с него и не покатит с собой?
— Он устал и зол. Может быть, остановилась машина и его подвезла.
— Да, полагаю, это возможно.
— Дело в том, что если они не найдут тело, то не смогут ничего доказать, а тело они никогда не найдут.
— Правда.
— У тебя есть какие-нибудь перчатки?
— Да… а что?
— Я начитался достаточно детективов, чтобы знать, что нельзя трогать велосипед руками.
Она ушла на поиски старых перчаток Филипа, а я вышел во двор, чтобы найти мешковину и потом завернуть в нее тело. Когда я вернулся, она ждала меня на освещенном пороге кухни.
— Может, погасить свет? — спрашивала она. — Меня преследует ощущение, что по крайней мере тысяча человек следят за нами в темноте из-за холмов.
— Да, выключи.
— Подожди! Позвони Изабелле сказать, что задерживаешься.
— Я сначала положу тело в машину, а велосипед в багажник.
Мы молча работали в темноте. Когда мы наконец закончили, я вернулся в холл и взял трубку.
— Пожалуйста, Сент-Джаст двадцать один… — Я подождал, слушая пустую тишину. — Алло, можно мне поговорить с женой?.. Изабелла? Дорогая, мне очень жаль, но Джонас устроил настоящую сцену — он уже ушел, но мать расстроена, поэтому я останусь здесь еще по крайней мере на час… Не жди меня, пожалуйста… Прости, дорогая…
Когда я клал трубку, мать подошла ко мне.
— Она рассердилась?
— Да, боюсь, что рассердилась. — Мне было холодно, я устал, у меня не осталось ни сил, ни чувств.
— Бедняжка, наверное, она ненавидит тебя за то, что ты проводишь время со мной. — Мать положила руку на мою. — Джан-Ив…
Я поднял глаза.
— Да?
— Не говори ей.
— Думаю, придется. Но это не имеет значения: жена не может давать показания против мужа.
— Не говори никому, — сказала мать. — Никому. — Для такой пожилой женщины ее голос звучал очень сильно. — Послушай, Джан. Мы с тобой — единственные, кто знает об этом ужасном случае. Я скоро умру, и после этого ты будешь единственным, кто знает. Держи это при себе. Не нужно изводить себя чувством вины. Ты не виновен в убийстве. Это была случайность, и я знаю это так же хорошо, как и ты. Кроме того, он ударил первым, а ты ударил, защищаясь: любой суд тебя оправдал бы, если бы мы только могли доказать случившееся, но мы не можем, поэтому мы поступаем правильно, хотя и рискованно. Не делай ситуацию еще более опасной, чем она есть! Не говори ни единой душе о том, что случилось. Ни Лиззи, ни Уильяму, и ни в коем случае Изабелле. Это неправильно, что между мужем и женой не должно быть тайн. Иногда лучше, когда секреты есть, и это как раз тот случай. Понимаешь, она слишком молода, она не знает жизни, хотя и любит притворяться, что знает. Для нее это будет слишком тяжело, да и к тому же, как бы она тебя ни любила, она всегда может задуматься о том, была ли это случайность. Ты меня понимаешь?
— Да, — с болью сказал я, — да, я понимаю, но… о Боже! Когда я сегодня вернусь домой, она будет ждать, будет ждать от меня любви…
— Тогда займись с ней любовью, — сказала мать. — Она не должна заподозрить, что что-то произошло.
— А если будет ребенок… Я буду смотреть на него и вспоминать…
— Нет, не будешь! — сказала мать неожиданно ядовито. — Ты думаешь, что каждый раз, когда я смотрю на тебя, я вспоминаю, что ты был зачат насильственно, против моего желания, в той ужасной гостинице в Брайтоне? Может быть, я и вспоминала об этом, когда ты только родился, но не сейчас, когда ты стал мне так дорог. Пожалуйста, Джан-Ив, пойми, время все расставляет по местам. Этот случай сейчас кажется тебе ужасным, но через пять, десять, двадцать лет он станет просто воспоминанием, которое больше не будет для тебя стрессом. Ты должен мне поверить! Потому что это правда.
Я обнял ее и долго держал в объятиях. Ее сморщенная старая рука погладила мне шею, волосы и замерла.
— Пора.
— Мама…
— Никаких чувствительных прощаний. Это будет слишком для нас обоих. Я очень надеюсь, что когда война закончится и ты вернешься домой насовсем, я все еще буду жива, а если нет, то да благословит тебя Господь. Никогда, никогда не забывай, что ты невиновен.
Перед тем как выйти в холодную ночь, я выпил еще бренди. Небо было затянуто облаками, но время от времени между ними образовывался разрыв, и бледный лунный свет просачивался на пустошь. Достаточно темно для тайн, но и достаточно светло, чтобы видеть, что делаешь.
Я сел за руль.
— До свидания, мама.
— До свидания, Джан-Ив.
Я оставил ее, хрупкую, согбенную старушку, а она смотрела, как я отъезжаю по дорожке в темноту.
Я подумал: «А увижу ли я ее когда-нибудь еще?»
2
Я оставил велосипед с порезанной шиной на обочине рядом с границей прихода Морва и поехал вниз по холму к северному берегу, а на заднем сиденье лежало завернутое тело Джонаса. Из Морвы я проехал Пендин, потом Сент-Джаст, затем съехал на заброшенную дорогу к шахте Сеннен-Гарт.
Последнюю часть пути мне пришлось пройти, и пройти медленно, потому что тело оказалось очень тяжелым, но ствол шахты я нашел без труда и остановился на его краю, чтобы отдышаться. Сквозь облака снова пробилась луна и пролила жуткий свет на руины корявых утесов, которые были мне так хорошо знакомы. Я чувствовал себя так, словно забрел на развалины древней цивилизации, словно, пытаясь избежать ужасов настоящего, сделал шаг в прошлое. Я содрогнулся, посмотрел на мешок у своих ног и на долгую минуту закрыл глаза в молитве.
Я умолял Господа простить меня. Я просил Его о справедливом наказании, чтобы мне не пришлось всю оставшуюся жизнь жить с чувством невыносимой вины. Я просил Его о возможности пострадать, чтобы я мог искупить свою вину и почувствовать себя лучше.
«Страдать, — молил я, — но не умереть».
Умереть было бы несправедливо. Я не хотел умирать.
«Позволь мне жить», — молился я, стараясь не думать об ужасах войны, на которую мне вот-вот предстояло возвратиться, и вскоре я молил уже не только Господа, но и двуглавого фантома по имени Справедливость-И-Несправедливость, чудовища, которое завораживало меня всю мою жизнь. «Дай мне справедливости, — просил я. — Это все, что мне нужно. Дай мне справедливости. Какой бы она ни была, дай мне справедливости».
Я склонился над телом. Я пытался не думать о Ребекке, о прошлом и все же я просил ее простить меня так, словно она стояла рядом и могла слышать каждое мое слово. По лицу у меня катились слезы, грудь стеснило от попыток подавить рыдания. Сделав невероятное усилие, я подтащил тело к краю шахты и столкнул его в темноту.
Через, как мне показалось, нескончаемое время послышался всплеск, а потом наступила тишина.
