— С Риком все прекрасно. Он наконец-то напал на след вооруженного беглеца с рубиновым зубом.
Она наморщила нос.
— Я надеюсь, он выбросил из головы эту вечно ноющую рыжую девицу. Как там ее зовут — Брунгильда?
— Брозелинда.
— Точно. Эта женщина не принесет ему ничего хорошего.
— Ее неправильно понимают.
Миа фыркнула.
— Так сколько я должна тебе за помощь?
— Миа, мы же не чужие люди.
— Нет-нет, — она встала, — подожди, я возьму чековую книжку. Она у меня в кабинете.
Ожидая ее возвращения, Ник от нечего делать открыл альбом для эскизов, который лежал на столе. В нем была единственная зарисовка, выполненная углем на первой странице.
Он изумленно уставился на рисунок. На нем было изображено лицо женщины с тонкими чертами и страдальчески искривленным ртом. А еще ее глаза… было что-то не так с ее глазами — они казались пустыми. И тут до него дошло — это же Миа. Он смотрел на ее автопортрет.
Шорох за дверью заставил его поднять голову. Миа вошла в комнату. Он указал ей на набросок.
— Это… интересно.
Странное выражение скользнуло по ее лицу. Она закрыла альбом и засунула его подальше от Ника, чуть не пристукнув при этом Свитпи.
— Так сколько я тебе должна?
Она не собиралась отвечать на немой вопрос, застывший на его лице, а он знал, что на нее лучше не давить.
Он сделал ей приличную скидку, постаравшись никак не задеть ее этим, и она размашисто подписала чек.
— Отлично, спасибо.
— Ты будешь вечером в «Скорпио»?
Она мотнула головой.
— У меня в восемь занятия с Чилли.
Чилли был наставником Миа, ее сэнсэем. Миа не участвовала в поединках, но она брала уроки боевых искусств. Ее целью был не бой, а оттачивание техники и укрепление духа. Это вовсе не означало, что ее занятия были легкими. Миа могла сломать доску ребром голой ступни, совершив при этом кувырок назад. Вполне возможно, что она с легкостью справилась бы и с ним, если бы захотела.
Ник наклонился, чтобы поцеловать ее на прощание в щеку. От нее пахло цветами, теплой травой и совсем чуть-чуть потом, который уже успел высохнуть на солнце.
— Помни, — она строго посмотрела на него, — тяжело в учении…
— Легко в бою. Да, да. Я знаю. — Он поколебался. — Милая, с тобой точно все в порядке?
— Не волнуйся, Ники, все хорошо. — Она улыбнулась. — А теперь проваливай.
Он пересек маленький дворик, где в больших горшках цвела розовая и оранжевая герань, и был уже у лестницы, ведущей на улицу, как вдруг обернулся.
Миа все еще стояла возле стола, наклонив голову. Альбом с рисунками, снова раскрытый, лежал перед ней. Ее тело казалось расслабленным, но вот выражение лица заставило его застыть на месте.
Она выглядела встревоженной. Нет, она выглядела испуганной.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
КНИГА СВЕТА И ПРАХА ДЛЯ РОЗАЛИИ
I
Я снова обнаружил, что провалился в пустоту. Ветер дул над лесной прогалиной, над прудом с темной водой. Таинственные слова и древние воспоминания нашептывались мне на ухо. Я очутился в месте, наполненном множеством вопросов, на которые был только один ответ.
Наши тела изнашиваются, и мы стареем. Краски уже не такие яркие, запахи — не такие острые. Нам уже не так легко заплакать. Мы меньше спим, и нам реже снятся сны. Свет превращается в прах.
Но что, если стать вором? Что, если украсть свет и изменить то, что изменить невозможно?
Представь, что ты сжимаешь в руке саму сущность жизни — великую энергию. Такую же яростную, как перерезанная глотка. Такую же ужасную, как бескрайняя пустыня. Вызывающий привыкание белый порошок.
Представь, что ты способен жить вечно.
ПУТЬ: ПОТОК КРОВИ
Темный свет: Dir. К5 SP3, SUs LU3, Frc: 3 Time: 2
Белый свет: mas. TW5
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Ничто не может так испортить весь день, как дурной сон.
Миа закрутила кран в душе. Несколько секунд она стояла неподвижно, прислушиваясь к бульканью спускавшейся воды.
Она чувствовала себя лучше. Не отлично. И не хорошо в смысле «эй, жизнь, а вот и я», но лучше. Возможно, ей стоило поблагодарить за это Ника. Ему всегда удавалось заставить ее улыбнуться.
Потянувшись за купальным халатом, она взглянула на свое отражение в зеркале. С вытянутой рукой она могла полностью видеть большую татуировку, украшавшую левую сторону ее тела, — она начиналась на груди и спускалась сбоку на бедро.
Это было дивное произведение искусства. Мать сделала ее Миа в тот день, когда той исполнилось восемнадцать, то есть она достигла возраста, начиная с которого наносить татуировки на свое тело разрешается законом. С тех пор эта прекрасная фигура с изящными конечностями и сказочными волосами стекала в бликах синей краски вдоль одной стороны ее тела.
Хранительница — ее второе «я».
Черты лица хранительницы были тонкими, а вытатуированные контуры тела — изящными, как на иллюстрациях Рэкхэма.
[3]
Но особенно выделялись ее глаза, которые прямо-таки приковывали к себе взор. Они были выписаны под устремленными вверх, точно крылья застывшей в полете птицы, бровями, столь мастерски, что казались живыми. В глубине одного глаза был нарисован круг с тремя линиями, входящими в него под углом. Это была защитная татуировка, и Молли носила точно такое же изображение на своем собственном теле — весьма ощутимая связь между матерью и дочерью.
Миа отвернулась от зеркала и закуталась в махровый халат. Когда она открыла дверь ванной и вышла в спальню, сгустки пара вырвались вслед за ней.
В комнате было светло. На туалетном столике стояли цветы, на оконном стекле жужжал шмель. Листья плюща, нависающие над подоконником, отбрасывали на стену узорчатую тень. Все было тихо, все дышало покоем.
Совсем не так, как прошлой ночью. Прошлой ночью эта комната погрузилась во мрак и ужас — отголоски дурного сна, казалось, не исчезли с пробуждением.
Ей вспомнилась книга со странным названием — «Книга света и праха»… Книга, которая обладала такой силой, что ослепила ее. Это был ужасный сон, и она проснулась в слезах. Ей никак не удавалось забыть, насколько враждебной была комната и какая тяжесть сдавила ее сердце, какая отчаянная печаль поселилась в нем.
