– Я приеду… я скоро вернусь, и тогда… тогда мы опять заживем… весело… прилетит воробей…
– Вот он я! – крикнуло что-то в воздухе. – Что такое?.. Вас уводят?.. Хорошо, что поспел. Ну что же… ну… уф-уф… все хорошо… то есть, я хочу сказать… все будет хорошо… Не плачьте, Жучок… и вы, Мэри… не надо… я… я… мне так тяжело… Еще утром так вдруг тяжело стало… Я и полетел к вам… – быстро лепетал воробей, отворачиваясь и утирая крылышком носик. – Ах, как вы стали красивы!.. Вы лучше всех лошадей… Я знаю… я проживал на заводе… Только, только…
– Что? – спросила Мэри, растроганная.
Жук уже был не в силах стоять. Он присел на задние лапы и качал головой.
– Только… приезжайте опять!.. Да… и не поминайте… прошлое… Я так любил вас… очень…
Пррр… Он взвился, шарахнулся в конюшню, метнулся по ней, вынырнул, присел на ворота и пропал.
– Идем с Богом, Мэри, – сказал старый жокей.
Маленькая фигурка загородила дорогу. Это был Сенька.
– Зачем ты уводишь ее, зачем?.. Ты хочешь продать ее?..
– Да нет же… Мэри вернется… Она заработает много денег, глупыш!
– Не надо денег, не надо!.. Дедушка, оставь Мэри, оставь! Нам так скучно…
– Довольно, дурашка… Пусти.
Сенька уткнулся в ворота и плакал. Анна Федоровна крестила отца. За окном кричала Надюшка:
– Мэри! Мэри, прощай!..
Мэри услыхала знакомый голос и повернула голову. Сенька бежал за ней.
– Идем, идем, Мэри!.. – торопил старый жокей.
Жук плелся сзади. Он проводил до угла, следил, как Мэри скрылась за поворотом, и поплелся домой. Вечером он выл на задворках, а ночью, забравшись в пустую конюшню, плакал во сне.
Глава X. В борьбе за приз
Мэри появилась на скачках… Записанная от имени Васильковского, так как Числов не состоял членом круга, она не вызывала восторга спортсменов. Любовались, но спортсмены уклончиво говорили о ней. Высокая темно-рыжая Лэди легко обошла ее на первых трех скачках; на двух других Гром Болотникова и Пуля Запольского победили ее. Только в последнюю скачку она пришла второй, на голову за Лэди.
– Это случайно, – говорили спортсмены. – У Лэди ослабла подпруга.
Старый жокей готовил удар в тишине. Васильковский раздобыл денег и опять держал лошадей. Наездник Петров, по просьбе Числова, скакал на Мэри.
– Что же ты, старина? Ведь Мэри могла бы делать дела, она привыкла к тебе… – говорил Васильковский.
– А главная скачка? – сказал загадочно Числов. – Только тогда они увидят меня.
«Все идет, как я ожидал, – раздумывал Числов. – Она не в моих руках, Петров не знает ее. А скорость… – Он вынимал свою книжку. – Никто не знает ее… Разве она так скакала сегодня, когда на ней сидел я!.. Подождите, Гальтон… торжествовать еще рано… Скоро Числов наденет свой желтый камзол!..»
Мэри записали на главную скачку. Теперь старый жокей был спокоен. В публике носились смутные слухи, что Числов поедет за главным призом… Числов?.. Но ведь он, говорят, помирает на родине и послал только Мэри…
Гальтон был спокоен. Гордый несомненной победой, он иногда особенно пристально вглядывался в сухие белые ножки Мэри, покусывал губы и опять улыбался. Граф Запольский не раз останавливал на Мэри бинокль.
– А красива… только грудь узковата… Слаба она на хорошую скачку… – говорил он соседу.
– Слаба-то слаба, да… но этот Петров не дает ей полного ходу… Этот дуралей чего-то ее жалеет.
– Мэри может зарватся… Она горячий лошадка… и у нее слабый груд… – говорил Гальтон графу. – Ее легко зарезат на скачке… Лэди – железо… она победит.
День главных скачек выдался чудный. Грунт был сухой, что порадовало Числова: Мэри любила твердую почву. Но и Лэди лучше шла по сухому.
«Как бы Гром не пропал, – думал Болотников, – скользит он что-то…»
Гигантские трибуны для публики были полны: казалось издали, что миллионы грачей опустились сюда отдыхать.
Около беседки для членов, владельцев конюшен, собралось все богатое, что проживало в столице. Разноцветные платья, пышные шляпы, кружевные зонты – вся эта пестрота веселой толпы кольцом охватила беседку, против которой торчал серенький столбик. Отсюда должна была начинаться скачка, здесь же был и конец.
В самой беседке, у аппарата, измеряющего скорость, сидит председатель в кресле и члены. Граф Запольский курит сигару и о чем-то толкует со стариком Васильковским. Серые глаза старика что-то смеются сегодня. Тут и князь Островзоров, граф Дуббельт, и известный богач и заводчик Флеровский-Каминский, и лысый толстяк Ивановский. Задумчиво прислонился к колонке знаменитый спортсмен Грибский. Он взволнован и бледен: его лошадь Жаннет конкурирует с Лэди… В уголке сзади сидит скучный Мэзон: его лошадь Рахиль вчера заболела, и ее сняли с афиши.
– Так вы за Лэди? – говорит Васильковский соседу.
– Да.
– А Жаннет?
– Ее я считаю второй… Гром, пожалуй, возьмет третье место.
– А Мэри?
– Мэри… мм… я и забыл вашу фаворитку… Пожалуй, третьей придет она.
– Она придет четвертой… Я за Грома, – сказал граф Запольский. – Ваш Петров плоховат… Сядь на нее мой Гальтон, она могла бы быть, пожалуй, второй или третьей.
– Ну, вас можно поздравить заранее, – заметил граф Дуббельт. – Для моего Джека вы не оставляете даже третьего места.
– Почему же? Ваш чудный Джек может побить Грома…
– Вас просят, – доложил лакей Васильковскому.
Наездник Петров почтительно докладывал ему что-то.
– Так… так… ну что же… пусть едет… очень хорошо… Какое дело, господа, – обратился Васильковский к членам. – Мой Петров передал мне, что не может скакать на Мэри…
– Отказывается? Значит, она не пойдет?..
– Почему же? Нет, она не отказывается… На ней поедет… – он остановился, – сам старый Числов!.. Просит позволить ему скакать…
– Федор Числов?.. Он?.. Он?! – раздались голоса.
– Да, господа… этот старик… Он ведь готовил Мэри… Ведь эта лошадь его, как вы знаете… Надо доставить старику удовольствие вспомнить прежнее время.
– И с треском провалиться?.. – весело засмеялся Запольский. – Упорный старикашка!
Он смеялся непринужденно, покусывая сигару.
– Пусть его возьмет третье место, – сказал Грибский. – Да, когда-то был знаменитым жокеем… его недаром боялись…
– Хорошо-с, – сказал председатель. – Прикажите переставить фамилии.
– Что такое? Что?.. – заволновались трибуны. – Снимают кого-то… Мэри не идет?.. Нет, это Петрова вытащили… Кто же поскачет?
Бинокли следили. К высокой железной раме, где висели дощечки с номерами лошадей и фамилиями жокеев, подошел конюх и снял Петрова. Остался пустой номер 6.
