Где-то внизу ловко работала невидимая машина. Я подступил ближе, пригляделся. Из ямы торчал край доски. Я ждал. Черепахи продолжали вылетать парами с точным постоянством. Наконец это постоянство нарушилось: взлетела одна. Перерыв… Потом еще одна. Тихо. И вдруг из ямы показалась светловолосая голова, раскрасневшееся лицо. Жоржик! И в каком виде! Он выдвигался по доске на коленках, хватаясь за края. Он вылез и встал на ноги. Оглянулся и глубоко вздохнул. Посмотрел к дому, на солнце и чихнул. Вышло очень смешно. Потом деловито вытер о штаны руки, перевернул ногой черепаху и заглянул в яму. Потом опустился на корточки и стал перевертывать беспомощно лежавших на спинке. Даже топал ногой. Черепахи ползли тихо-тихо, слабые и потрясенные ярким солнцем.
– Жоржик!
Он вздрогнул, заметил меня, и лицо его стало виноватым. Он как-то съежился.
– Ах… это вы… Они сейчас уползут… смотрите… – растерянно бормотал он.
Я подошел к нему, взял за тонкие плечики и заглянул в глаза. Они были ясные-ясные… Милые, тихие глаза!
– А там еще есть… девять штук… Они неживые… У меня ноги дрожат… Я устал…
Он сел на землю и дышал, как после усиленного бега. Он все еще был под влиянием азарта работы. Маленьким и сиротливым почему-то показался он мне. Усталость быстро сгоняла краску с его лица. Только большие глаза все так же светились, показывали бившуюся в голове мысль… Пот катил с него градом, волосы взмокли, и он растирал грязь на лице.
– Смотрите, они едят виноград… – сказал он. – Я скверно сделал, да? Они теперь съедят все…
Он сказал это каким-то безразличным, усталым тоном.
– Что теперь дядя Миша… Давайте оттаскивать их! Скорей! – почти крикнул он, вскочил и стал топать на черепах и махать руками.
Черепахи спрятали головки под щитки и стали неподвижны. Дальние поползли.
– Что я наделал! – сказал Жоржик, жалобно смотря на меня. – Дядя Миша…
– Ничего, – успокаивал я. – Виноград все равно никуда не годен.
– Как?
Но я не успел ответить, как раздался голос Антона:
– Черепах-то! Черепах! Сила! Вышли?!
– Я их выпустил! – сказал Жоржик, смело смотря на Антона. – Можешь говорить дяде. Я выпустил! Можешь говорить…
– Да мне что! И давно пора. Жрут-то как, матушки! Вот тебе и «ки-ри-ки»! Вот тебе и китайский! Только нам всем нагорит. Уж это как пить…
Он и меня включил за компанию.
– Я их выпустил… один я! – гордо сказал Жоржик и засунул руки в карманы. – Все равно…
– Ерой! Чистое дело – марш…
– Антон!.. Анто-он!..
Это был голос капитана. Мы еще не видали его: он шел под горкой, шел осматривать свои лозы, как всегда поутру.
– Идет! Н-ну!..
Антон махнул рукой и пошел навстречу.
– Откуда?! Я больше десятка насчитал! Собирай! Вон… вон еще! Что? Ничего не пойму… Бери эту!
Капитан командовал, как на море в бурю.
– Что теперь будет?.. – растерялся Жоржик. – Я убегу… Нет, все равно…
Он удивленно смотрел на мое улыбающееся лицо.
– Ничего не будет, – сказал я.
– Как – выпустил?! – кричал капитан. – Что ты городишь! Жоржик?!
Капитан направлялся к нам огромными шагами…
– Ты… выпустил?! Ты?!
– Я выпустил их… вот…
Он стоял перед капитаном, руки в карманы, что, очевидно, придавало ему бодрости. Они оба смотрели друг на друга. Я только мог заметить, как подрагивала у Жоржика нижняя губка. Очевидно, он сейчас заплачет.
– Ты?.. – повторил капитан, пристально вглядываясь в мальчугана. – Это он? – уже меня спросил капитан, показывая пальцем на черепах, которые отползали дальше и дальше.
– Он, – подтвердил я, улыбаясь.
– Тут нет ничего смешного! – резко сказал он, передергивая плечом.
– Дядя Миша… дядя Миша… – сказал Жоржик просительным, сдавленным голоском. – Скорей, скорей…
Он вдруг опустился на землю и закрыл руками лицо.
– Что? – испугался капитан. – Что? Что – скорей?
Жоржик плакал. Может быть, он хотел сказать, чтобы скорее все кончилось? Скорей бы решалось дело? Не знаю.
– Что натворил! Они сожрали мои лозы! Антон! Чего же ты смотришь! Оттаскивай! Да живей ты!
Он уже сам отбрасывал черепах, спасая остатки кистей.
– Всё! Всё! Мальчишка! Послушайте, помогите же! – кричал капитан, бросая на меня беспомощные взгляды. – Негодный мальчишка! Натворил, да еще ревет!
Мы работали как машины. В эту минуту я, кажется, позабыл, с каким виноградом имею дело. И Жоржик помогал, вырывая черепах из рук капитана. Надо было посмотреть на его лицо с жирными полосами грязи! А капитан швырял черепах, как камни, и повторял:
– А-а… Все труды… Мальчишка самовольный! Все двадцать лоз! Эта еще, слава богу… А?! Мальчишка…
– Капитан! – сказал я торжественно. – Это японские лозы? «Ки-ри-ки»?
– «Ки-о-ри-у»! – плачевно поправил он. – Но в каком виде! Только верхние кисти…
– Это совсем не японские… – продолжал я. – Это никуда не годные…
– Тут нет ничего смешного…
– Уверяю вас… Вас ввели в заблуждение. Таких лоз здесь сколько угодно. Даже у Димитраки есть… Вас обманули, капитан.
Надо было видеть его побагровевшее лицо и выпученные глаза.
– Меня обманул мальчишка!
– Спросите кого угодно! Это так называемое «воловье око».
– Что-о? «Воловье око»? Как – «воловье око»?
Он даже выпустил черепаху, и она шлепнулась, как камень, на лысую голову Антона.
– Так что они, сударь, верно сказали… – подтвердил Антон. – Ежели желательно, винодел может заверить… Уж вы меня ругайте, а я показывал и лист, и ягоду в казенной даче. Уж там ученые все… Никудышный-с сорт-с…
– Что ты мне сказки рассказываешь! А тебе кто приказал показывать? Это мой секрет! Я на выставку готовил к осени! Я сам лично из Японии… из садов китайского… японского микадо! – обращался ко мне капитан.
– Но ведь такой сорт и у Димитраки есть… Вы же видели!
– Усики-с! Усики без волосков! А здесь – смотрите-с… с волосками… вот тут… вот тут… усики…
Капитан перебирал усики. Увы, на этой лозе усики были гладкие. И на другой, и на третьей. Капитан видел когда-то волоски, может быть, потому, что хотел видеть.
– Да уж верно-с… «Воловье око»-с… – твердил Антон.
Жоржик ничего не понимал. Он поочередно посматривал на всех нас. Какие усики? При чем здесь Димитраки?
– Я по рублю за чубук платил! – Капитан начинал сдавать: месяц назад он говорил о пяти рублях за чубук. – Ах, мошенники! Да быть не может! Мне верный человек продавал! Ах, мошенник!
