– Ишь ты, ба-а-рин! Подольстился к барину – бока належивает, морду себе нагуливает, марькизь вшивый! Мы тут сто потов спустили, а он по морям катался, картинками занимался.
Заходили к Илье, оглядывали стены.
– Картинками занимаешься. Ишь долю себе какую вымолил. В господа́, что ль, выходишь? Просись, вольную тебе даст барин.
Говорил им Илья, затаив горечь:
– Обучался я там, чтобы расписать для вас церковь. Вот буду…
– Для барина. А для нас и старой было довольно.
– Нет, для вас. Для вас только и работал. Для вас вернулся, – говорил Илья с сердцем. – Остался бы там – не слыхал бы обидных слов ваших.
Не верили ему люди.
Захаживала к нему старая Агафья, тетка. Сокрушалась:
– Лучше бы ты, Илюшечка, там остался. А то что ж ты теперь – ни Богу свечка, ни этому кочережка. Смеются на тебя и девки. На какое же тебе положение выходит?
Молчал Илья. Принимался рассказывать старой Агафье про разные чудеса. Не верила Агафья.
Сердились на Илью девки: и не смотрит. Намекал бурмистр Козутоп тетке, что по сердцу он его дочке, выхлопочет у барина, возьмет к себе в дом зятем: слыхал бурмистр от самого барина, что теперь большие деньги может заработать Илья иконами.
И на это молчал Илья. Надевал свою шляпу-итальянку, ходил в парке, садился на берегу, вспоминал прошлое. А все не призывал барин. Тогда пошел Илья к барину, доложился через обученного камердинера Стефана.
Вышел на крыльцо барин, сказал, что забыл он про церковную работу.
– Осмотришь церковь и изобразишь план работы. Потом доложишь.
Подал Илья барину план работы. Повертел барин план работы, сказал, чтобы пустил Илья под куполом к престолу Господню впереди великомученицу Анастасию
[154]
, а не первомученика Стефана
[155]
, похвалил, что не забыл Илья Преподобному Сергию положить видное место – Сергий был его ангел, – и сказал:
– Теперь знай работай.
И встал Илья на работу.
Х
Прошло лето, пошли осенние холода с дождями. Задымились риги, ударили морозы, и стала промерзать церковь. Пошел Илья доложиться, что немеют пальцы и надо топить церковь, а то портит иней живописную работу. Стали прогревать церковь. Служились службы – мало кто смотрел на обставленные лесами стены. Часто наведывался Каплюга, пощелкивал языком, хвалил:
– По-новому, Илья, пишешь. Красиво, а строгости-то нету.
Говорил Илья:
– Старое было строгое. Радовать хочу вас, вот и пишу веселых. А будет и строгое… будет…
Обижался и Каплюга: гордый стал Илья, иной раз даже и не ответит.
Заходил и барин, глядел написанное. Говорил:
– Важно! Самая итальянская работа. Ты, Илья, над Анастасией особо постарайся, для барыни.
– Для всех стараюсь… – говорил Илья, не оборачиваясь, – в работе.
Строго посмотрел барин и повторил строго:
– Я тебе говорю про Анастасию!
Не ответил Илья, стиснул зубы и еще быстрее заработал. Пожал барин плечами.
– Я тебе, глухому, говорю еще раз… про Анастасию!
Тут швырнул кисть Илья в ящик и сказал:
– Я пишу… и пишу по своей воле. Если моя работа не нравится, сударь, заставьте писать другого. А великомученицу Анастасию я напишу, как знаю!
Резко и твердо сказал Илья и твердо взглянул на барина. Усмехнулся барин. Сказал по-особенному:
– Научился говорить вольно?
Сказал Илья:
– В работе своей я волен. Волей своей вернулся – волей и работать буду. Прикажете бросить работу?
– Продолжай… – сказал барин.
И не приходил больше.
Другой год работал Илья бессменно.
Пришла и прошла весна, переломилось лето, и к Ильину дню, престолу, окончил Илья живописную работу. Пришел на крыльцо, сказал камердинеру Стефану:
– Доложи, что работу кончил.
Велел сказать ему барин:
– Придем завтра – посмотрим.
В церковь пошел Илья, разобрал подмостки, встал на самую середину и любовно оглядел стены. Сказала ему душа: «Радуйся, Иерусалиме!» И сказала еще: «Плавать бы тебе, Илья, по большому морю!»
Не было ни души в церкви. Был тогда тихий вечер, и стрижи кружились у церкви.
Сказал Илья:
– Кончена работа…
И стало ему грустно.
В цветах и винограде глядели со стен кроткие: Алексей – человек Божий
[156]
и убогий Лазарь. Сторожили оружием – Михаил-архангел с мечом, Георгий с копьем
[157]
и со щитом благоверный Александр Невский. Водружали Крест Веры и письмена давали слепым Кирилл и Мефодий
[158]
. Вдохновенно читали Писание Иван Златоуст, Григорий Богослов и Василий Великий
[159]
. Глядели и звали лаской Сергий и Савва. А грозный Илья
[160]
мужицкий, на высоте, молниями гремел в тучах. Шли под широким куполом к лучезарному престолу Господа святые мученики, мужи и жены, – многое множество, ступали по белым лилиям, под золотым виноградом…
