Обрыв. Кто-то что-то прошипел. И в ответ на шип – девичий голос:
– Не затыкайте ртов!
Молчание. Жду нового голоса. Тот же? Другой?
Нет. Слава богу, юноша читает «Гамлета»:
– И неотвратим конец пути…
Потом другой юноша-невидимка говорит от имени богословов: Пастернак был христианин.
Начинают опускать гроб. Слышу по окрикам, стукам, топотам: гроб в яму не лезет. Зычная команда:
– Раз! Два! Три!
(Каково-то сейчас Жене?)
Мягко-жесткий, глухой, страшный звук комьев земли.
Опустили.
Мне сделалось темно. Если бы не сосна и не чужие тела, я упала бы. Но тьма была одну секунду. Когда она рассеялась, я, сквозь толпу, пошла вниз.
Одно у меня было желание: лечь. Дойти до дому и лечь. Не на дороге, не в поле, а дома.
Трудно идти, когда нету ног. В жару я их часто лишаюсь. Ни колен, ни ступней; только боль, тугими кольцами сжимающая щиколотки.
Я даже не вошла в дом спросить о Деде. Доковыляла до своего домика, сняла туфли, чулки и легла.
Минут через 40 – Фридочка. Принесла мне вести о Деде, накапала капли и посидела возле.
Девушка, которая крикнула «не затыкайте ртов!» – это, оказывается, дочка Ивинской, Ирина.
Молодежь до сих пор читает на могиле стихи. Наизусть – напечатанное и ненапечатанное. «Гамлет», «Август», «Другу». Толпа разошлась. Гаврики стали заметней. Фридочка, уходя, слышала разговор двоих, скучавших чуть пониже свежей могилы, у чьей-то ограды:
– А не разогнать ли нам это нарушение?
– Пусть понарушают, никуда не денутся.
Победа – оцепленная оперработниками.
Иосиф Бродский
11/XII 63. Переделкино
А мы пока с Фридой написали
Черноуцану
{141} письмо в защиту И. Бродского, ошельмованного в гнусной газетной
статье
{142}. Вот и экзамен Черноуцану. Мне не нравится Бродский, но он поэт, и надо спасти его, защитить.
Посмотрим…
15/XII 63. Москва
Два дня светлее – работаю. И дело идет. Теперь бы писать и писать. Но нет.
Дело Бродского, в которое меня втянуло, отнимает часы – и пока бесплодно. Разговоры, звонки в Ленинград, Фрида, Анна Андреевна,
Найман…
{143}И все зря. По-видимому, дыхание КГБ всех замораживает.
16/XII 63
Третьего дня работала – много и легко. Вчера и сегодня – нет. Все съедено очками, собесом, поликлиникой и делом Бродского.
Дело Бродского идет преплохо. Письмо Фриде от
Эткинда
{144}: за Бродского вступилась секция переводчиков, но более никто. Назначен общественный суд 25-го, который и должен приговорить его к высылке. Черноуцан не отвечает: пленум кончился, началась сессия… Мы написали для
АА
{145} шпаргалку записки к
Суркову
{146}. Выяснилось, что Шостакович – депутат Дзержинского района Ленинграда, где живет Бродский. Его тоже может просить АА, он ее обожает. Кроме того, в Переделкине я попробую поговорить с Расулом Гамзатовым.
17/XII 63. Переделкино
Звонила Фрида. Сегодня АА и Фрида и
Ардов
{147} принимали Д. Д. Шостаковича (АА у Ардовых). АА изложила эмоциональную сторону дела, Фрида и Ардов – фактическую. Кажется Д. Д. внял и будет действовать. Потом Анне Андреевне позвонил Сурков, получивший уже ее записку, и сказал, что «дело попахивает клеветой».
В самом деле «попахивает». И сильно.
7/I 64
Звонок Черноуцана мне о Бродском.
Статью он назвал подлой и доносительской (!). Газете «указано».
Он говорил с
Толстиковым
{148} и с «ленинградскими литераторами». Они – Гранин – дали о Бродском неблагоприятные сведения. Дневник. Назначена комиссия: Олег Шестинский (?) и
Эльяшевич (!)
{149}.
Я произнесла речь о
Лернере
{150}. О подлости читать чужие дневники. О таланте и болезни Бродского.
Все очень плохо. Они его домучают.
9/I 64
Из Ленинграда весть: в той же газете – подборка «писем трудящихся» с требованием выселить Бродского.
Значит, неправда, что газете было указано?
Весь день тщетно звонила Черноуцану.
Бродский пытался перерезать себе вены. Ибо его оставила невеста.
Посылаем туда Алену
Чайковскую
{151}.
6/III 64
Вот уже третью неделю запрещено читать и писать.
Кровоизлияние в сетчатку левого (т. е. «здорового») глаза.
И вот – еще шаг в полную темноту, в слепоту.
В самый разгар слабости и тьмы – Фридин отъезд в Малеевку, – и на меня обрушились все ленинградские и московские телефоны по делу Бродского, вся суета в составлении телеграмм и писем, в посылке курьеров к
Самуилу Яковлевичу
{152} и Корнею Ивановичу и т. д.
Фрида шла на подвиг, на смертный бой: уехав из Малеевки, которая для нее спасение здоровья и труд над книгой, она поехала в Ленинград на суд над Бродским, зная, что едет на издевательство и бессилие, ибо «Лит. Газета» и «Известия» отказали ей в корреспондентской командировке.
13/III 64. Переделкино
Сегодня в пять часов снова судят Бродского. В Клубе строителей.
Вчера К. И. звонил Миронову (в ЦК зав. судами и адм.), которому они с С. Я. писали письмо.
Миронов: По вашему письму я приказал послать туда человека и все исследовать… Вы не знаете, за кого хлопочете… Он писал у себя в дневнике «Мне наплевать на Советскую власть»… Он кутит в ресторанах… Он хотел бежать в Америку… Он хуже
Ионесяна
{153}: тот только разбивал головы топором, а этот вкладывает в головы антисоветчину… Вы говорите, что он талантливый поэт и переводчик. Но он не знает языков; стихи за него пишут другие (!!!)… В Ленинграде общественность о нем самого нелестного мнения, Александр Андреевич [Прокофьев. – Е. Ч.] дал о нем отрицательный отзыв».
