— Тебя предала Эннели.
Шеймус побелел. Изуродованная рука выкрикнула ему в ухо:
— Убей его, убей его, убей его — он врет, врет, врет!
Вольта заговорил, не отводя глаз с потрясенного Шеймуса:
— Шеймус, я прошу прощения. Я считаю, что каждый заслуживает того, чтобы знать правду, но я пообещал Эннели не говорить об этом никому, никогда, если только от этого не будет зависеть моя жизнь. Я сказал ей, что не отдам свою жизнь за то, чтобы сохранить ее предательство в тайне.
Шеймус смотрел на Вольту, не обращая внимания на бормотание руки. Вольта встретил его взгляд спокойно. Шеймус быстро мигнул, губы его изогнулись в кривой усмешке. Щека стала подергиваться; потом, точно спазм поразил всю нервную систему, он начал дрожать всем телом. Вольта чувствовал: Шеймус знает, что это правда. Вольта признавал право Шеймуса на нее, но понимал, что тот ее не переживет. Впрочем, Вольта прекрасно понимал, что не переживет ее и он сам, если только Шеймус от шока не потеряет рассудок и способность передвигаться. К тому же Шеймусов было двое: рука с пистолетом и другая рука, чудовищно изуродованная расплавленным серебром.
Лицо Шеймуса исказилось. «Нет, — крикнул он, — никогда!»
— Это правда, — мягко повторил Вольта.
— Врет, врет, врет, — завыла Шеймусу в ухо рука.
— Я знаю, дьявол раздери! — заорал Шеймус руке. Он начал бегать взад вперед, держа Вольту на прицеле. И он, и рука бормотали что-то, но так громко и косноязычно, что Вольта не мог разобрать ни слова. Он ждал момента, когда Шеймус утратит бдительность, искал лазейку, искал, когда можно будет сделать свой ход. Это ему не удалось. Тогда он попытался нанести сокрушительный удар по сознанию Шеймуса, чтобы тот смог принять правду. Чем дольше Шеймус бегал по комнате, тем больше он забывал про пистолет, тем сильнее Вольта надеялся на свою удачу.
Он перестал надеяться, когда Шеймус остановился и медленно поднял пистолет, целясь в лоб Вольты. С презрительной усмешкой Шеймус проговорил:
— Ты бездушный ублюдок. Бессердечная дрянь. Думаешь, я дурак? Я знаю, что предатель — Дэниел. Он донес тебе, ты донес ЦРУ-шникам — чисто сработано — а теперь, вопреки своему хваленому благородству, выгораживаешь Дэниела. Здорово придумано. Ты признаешь, что заложил нас, но заявляешь, будто сделал это по просьбе достойной и отважной женщины, которая — к твоему счастью, к моему отчаянию — уже мертва. Мертва, потому что ее предал собственный сын при соучастии его будущего наставника, после предоставившего столь безграничные возможности для столь испорченного духа. Но если верить слухам, ты проиграл, положившись на свое темное искусство. Я всегда чуял в Дэниеле червоточину, всегда знал, что горбатого только могила исправит.
— Так и произошло, — сказал Вольта. — Но он не стремился исправиться. Теперь он там, где нет ни отпущения грехов, ни их самих. Он не вернется.
— Как удобно, — иронически подхватил Шеймус, — теперь нет ни одного из тех, кто мог рассказать тебе…
— Шеймус, подумай сам, — оборвал его Вольта. — Дэниел мертв. Отчего я не сказал тебе то, что ты хотел услышать, — что он предатель? Почему?
Рука бешено бормотала Шеймусу в ухо:
— Не верь ему, не верь, не верь, он все врет, не слушай, не давай ему, не…
Шеймус дико уставился в лицо Вольты:
— Ну же, почему?
— Потому что только правда может излечить тебя. И потому что я уважаю тебя и могу тебе помочь. Эннели выдала тебя. Это правда.
Шеймус продолжал целиться в лоб Вольты:
— Безжалостный сукин сын. Ты знаешь, что скоро умрешь, и даже это тебя не останавливает, ты готов осквернить все, что мне осталось от нее, — память о ней.
— У меня есть доказательства, — сказал Вольта.
— Застрели этого подонка! — взвизгнула рука. — Сейчас же. Не слушай его. Не слушай. Не слушай.
Вольта продолжал спокойно и отчетливо:
— Эннели позвонила мне в день похищения час спустя после того, как ушла от тебя. Она звонила по так называемой золотой линии, а все разговоры по золотой линии автоматически записываются. Запись находится здесь, в комнате, в стенном углублении позади зеркала, находящегося справа от тебя. Магнитофон позади меня, на столе.
Он сделал паузу, затем добавил:
— Если ты готов услышать правду. Если у тебя хватит духу жить с ней, подобно мне, долгие годы.
— Хорошо, — твердо сказал Шеймус, не обращая внимания на монотонное жужжание руки, — я послушаю эту фальшивку.
— Ты сделал разумный выбор, и я поздравляю тебя с ним. Единственное твое спасение, Шеймус, — принять правду.
— Да, — выплюнул Шеймус, — я послушаю твою фальшивку, но если я пойму, что ты врешь, тебе конец. Я буду убивать тебя медленно, я зажму тебя в тиски — я еще подумаю, с чего начать… Так где запись?
— В отверстии в стене за зеркалом. Отодвинь зеркало и нажми на гвоздь: три длинных, четыре коротких. Стена откроется. Запись помечена как AGAFE. Я могу достать ее сам.
— Медленно, — пробормотал Шеймус, слегка махнув пистолетом в сторону зеркала.
Глубоко дыша, Вольта открыл углубление. Шеймус следил за ним с расстояния в десять футов, изуродованная рука по-прежнему реяла возле его уха, но молча, точно тоже наблюдая. Когда дверца в стене открылась, Шеймус приказал:
— Теперь отойди вправо на десять футов вдоль стены и встань к ней лицом. Если двинешься — умрешь.
Вольта спокойно выпрямился там, где стоял, и вытянул руки над головой, прислонившись к стене.
Вольта слышал, как Шеймус водит дулом пистолета по сложенным в коробки и стопки кассетам, ища нужный код. Когда он нашел его, наступила тишина.
— Я могу вставить ее в магнитофон, — предложил Вольта. Его угнетало беспомощное стояние у стены.
— Не двигайся, — предупредил Шеймус. — Даже не вздрагивай.
— Не делай этого, сраный сентиментальный ублюдок, безвольный слюнявый неудачник. Желторотый, мягкотелый плакса, настроивший гнилых воздушных замков. Дай мне пистолет. Я приму решение сама. Я прикончу его.
Шеймус переложил пистолет в изуродованную руку и нажал кнопку магнитофона. Он отошел на десять футов от Вольты, стоявшего лицом к стене в нескольких дюймах от открытой дверцы.
Телефон на кассете прозвонил семь раз, прежде чем Вольта ответил: «Да?»
ЭННЕЛИ: Сегодня вечером женщина попытается подбросить бомбу на аллее между складами Ливермор на Лас-Постас Авеню. Ее необходимо остановить. С ней будет ребенок, он не должен пострадать. Если ее арестуют, о нем надо будет позаботиться. Никто…
ВОЛЬТА (прерывая): Эннели, я не могу делать вид, что это анонимный звонок.
ЭННЕЛИ: Тогда поклянитесь мне всем, что для вас свято, что вы никогда не скажете никому, кто это сделал. Никогда. Даже под страхом смерти.
