Должна сказать, что это лучшая больница из всех, в которых я бывала, тем более, что это все для моего же блага.
Доктор, учитесь понимать шутки. Когда я сказала, что в одиннадцать лет не пережила никакого стресса, кроме, пожалуй, того, что была изнасилована командой футболистов как раз в тот день, когда моего старшего брата в моих трусиках нашли повесившимся в гараже — это была первоапрельская шутка. Я думала, вы посмеетесь. Я и не представляла, что у вас внутри столько злобы. Думаете, я не понимаю, что вы не сможете мне помочь, если я не начну помогать себе сама? Очень даже понимаю. Иначе зачем бы я с вами шутила? Доктор, я ценю ваши старания, но мне не нужна помощь. Мне нужно время. Время, пространство и чтобы что-то изменилось — вот и все, что мне нужно, док.
Но теперь я чувствую себя виноватой. Ладно, я расскажу вам, что случилось, когда мне было одиннадцать, только быстренько, потому что рассказывать об этом я могу только в день Дурака, а времени уже почти полночь.
Двенадцать лет и один месяц назад мы с отцом отправились на маленькой алюминиевой лодке на озеро Полин. Мы попали в бурю — дело было в марте, в марте они часто случаются — и отец старался выгрести к берегу, когда нас ослепила вспышка света. Да, так и было: он греб, греб, греб, зло, яростно и вдруг все стало белым, и жар пробежал по позвоночнику. Ни звука я не услышала. Ни треска, ни шороха, ни гула, ни взрыва. Беззвучная, бесконечная, алебастровая вспышка — и ничего больше.
Когда я пришла в себя, уже почти стемнело. Отец лежал на дне лодки вниз лицом, скрюченный, левая рука свесилась за борт. Он был мертв. В школе нам показывали кино, как делать искусственное дыхание рот-в-рот, и я старалась, старалась изо всех сил, я дышала в него, пока не выбилась из сил. Я до сих пор чувствую вкус табака и лакрицы, чувствую запах обгоревших волос, вижу Мию на том месте, где сидела я — онемевшую, молчаливо наблюдающую. Видевшую, как я сдалась и прижала к груди его побелевшее лицо, там, в лодке, под дождем.
Теперь вы понимаете, почему я зову ее дочерью? Когда я целую ее на ночь — весь день пронянчив ветер, снова снеся пустое яйцо — я чувствую пепел на ее губах. А я целую ее каждый вечер. На это нужна немалая отвага, доктор. И немалая любовь. Я не сумасшедшая.
Меня зовут Дженнифер Рейн. Официантка. Машинистка. Будущая поэтесса. Секретарша. У меня есть воображаемая дочь Мия. Когда нам было по одиннадцать лет, Господь разорвался в моем сердце.
С первым апреля, доктор. Черт побери, с первым апреля.
2 апреля (12 часов ночи и 4 минуты)
Никаких больше шуток. Моя мать была дома, когда ей принесли лодку с отцом, мной и Мией. Почти месяц она кричала, и ее упрятали в комнату, где стены были обиты подушками, и под конец она перестала кричать и только просила. Она просила принести ей белья для стирки. И наконец у них хватило ума принести ей целую корзину чистого белья. И с тех пор мама двенадцать лет занималась тем, что разбирала белье. Она разбирала его по цветам, а потом снова сваливала в корзину и начинала сначала. И каждые пять минут она бросала работу, и оглядывалась с радостной улыбкой, и спрашивала: «Это ты, Филипп?» Всякий раз, когда я к ней приходила, повторялось одно и то же. Она улыбалась и говорила: «Прости, милая, ты не можешь быть моей дочерью, ты ведь еще не родилась».
Я умоляла ее представить меня, повторяла: «Мама, пожалуйста, вообрази, что я есть». Но она не могла.
В придорожном магазинчике недалеко от границы с Нью-Мексико Дэниел раздал целую коробку журналов «Божий Глас» и, поддавшись соблазну, купил темно-зеленую сумку с шаром для боулинга, а заодно соответствующие туфли и футболку. Футболка гармонировала по цвету с сумкой. На нагрудном кармане мелкими буквами было вышито «Герман».
Несколько часов спустя он остановился отдохнуть. Он свернул на грунтовую дорогу, переложил Алмаз из дифференциала в зеленую сумку и залез в кузов. Минут десять он вглядывался в центр Алмаза, но не видел горящей спирали. Тогда он исчез. Алмаз исчез вместе с ним. Он сразу же увидел пламя. Он освободил мозг и сфокусировался на этом пламени. Он почувствовал, что наполняется светом, сам превращается в свет, и этот свет поддерживал концентрацию. Воплотившись, Дэниел почувствовал прилив сил. Только положив Алмаз в сумку и выйдя из кузова, Дэниел заметил, что взошла луна. Он оставался невидимым около трех часов. «Никаких ограничений! — крикнул он луне. — Держись, детка, я иду!»
Вольта балансировал между трансом и сном. Он ощущал Дэниела, но не настолько, чтобы определить, где тот находится. Чтобы похитить Алмаз, Дэниел исчез вместе с ним — это было ясно. Сколько он пробыл в таком состоянии? Видимо, он представил, как исчезает вместе с Алмазом. Видимо, Алмаз оказался податлив. Или просто голоден. Вольта не мог даже представить, как Дэниел смотрит вглубь Алмаза. Он не мог разобрать, что слышит: зов Дэниела или эхо своих собственных страхов, в лучшем случае пробужденных Дэниелом, в худшем — Алмазом. Дэниел был силен. Безусловно силен. Но до Алмаза ему было далеко.
Мелвин Кейес, инспектор ЦРУ по юго-западному региону, был остер на язык и оценил бы чувство юмора приехавшего начальства, если бы не являлся сам его объектом. Впрочем, ярость того уже поулеглась, и теперь, в ограбленном тайнике, член правления перечислял допущенные Кейесом промахи не с возмущением, а скорее недоуменно:
— В вашем личном распоряжении были все силы безопасности всех разведслужб страны, вам был предоставлен неограниченный бюджет — и они, или он, или она, или, черт возьми, оно — прошу прощения, не могу подобрать слова просто пришли, взяли алмаз и ушли своей дорогой. Прошу прощения, мистер Кейес, но я никак не могу в это поверить!
Кейес, опустив глаза, ожидал, пока начальник выговорится:
— Сэр, я вас полностью понимаю, однако же примите во внимание: обойти четыре контрольных пункта, камеры, лазерную сетку, не коснуться чувствительного пола в тайнике, не повредить ни одного замка и вынести алмаз незамеченными — это выше человеческих сил! И я вынужден сделать вывод о том, что мы имеем дело с инопланетными существами, технологические возможности которых превосходят наши собственные. Также прошу вас вспомнить о том, что наши ученые никогда не видели ничего подобного этому алмазу. И геологи, и физики сходятся на том, что он вряд ли имеет земное происхождение. Полагаю, что это был некий объект для сбора информации, и они просто забрали его обратно.
— Они? — начальник скривил губы.
Повторять Кейесу не очень хотелось. Он взглянул на дверь тайника:
— Мы имеем дело не с человеческими существами, сэр.
— Я не верю в зеленых человечков. Не поверит и президент, — ледяным тоном проговорил начальник.
Кейес сдался:
— Хорошо, если мы имеем дело с людьми, — сказал он твердо, — их поймают. Над этим уже работают две сотни агентов, еще полсотни направляются сюда, и некоторое количество специалистов занимается законодательной стороной и допросом охранников.
— Великолепно! — воскликнул начальник с сарказмом такого размера, что с ним не совладал бы и бульдозер. — Агенты пока останутся под вашим сомнительным началом. Однако после унизительнейшей встречи с президентом и советом национальной безопасности во главе расследования решено поставить Дредно.
