Когда он доехал до больницы, было около семи, и у него не возникло затруднений с парковкой. Группа малолетних азиатов швыряла теннисный мячик об стену. Он нашел это раздражающим, но не сказал ни слова, не хотел быть обвиненным в расовой нетерпимости. Субконтинент в течение года поставлял национальной службе здравоохранения много хороших докторов и медсестер. Он считал их обычаи странными, и их пища была отвратительна, чеснок и специи сочились из нечистой кожи. Но как профессионал он этично уважал этих людей за их работу. У них есть удивительная способность долгое время терпеливо переносить нападки со стороны малообразованных белых. Выходцы из Западной Индии заполнили рабочие места для низшей касты вместе со своими английскими дубликатами. Эти люди были ближе к природе, более спонтанны и менее трудолюбивы, чем пакистанцы, индусы и бангладешцы. Затем следовали, естественно, ирландцы. Многие девушки из Ирландии приезжали в Англию работать медсестрами. Они трудились вместе с азиатами и карибцами. Большое количество приезжих смешалось с местным населением, как и азиаты, и западные индусы. Ирландцы были здесь дольше, и их ДНК просочился в общий генетический бассейн. Многих теперь невозможно узнать. То же самое начинало происходить с этими людьми с коричневой и черной кожей. Без сомнения, это хороший знак в плане стабильности, и хотя у него не было и намека на предубеждения, это тем не менее отражало, насколько низки нравы обычных белых. Это обнаруживало отчетливую нехватку самоуважения. Пока более образованные белые молят о расовой терпимости, он был полностью в курсе того, как они исподтишка проводят в жизнь сегрегацию, хотя они, вероятно, никогда бы не признали этого факта.
Мистер Джеффрис прошел через регистратуру и улыбнулся членам персонала, он понимал разницу их положений, но принимал каждого работника как себе равного. Не имеет значения их этническая принадлежность или прошлый опыт. Он презирал слепую приверженность к чему-либо во всех ее проявлениях. Омерзительные и бестолковые предубеждения базируются на различиях в цвете кожи и культуре. Слишком многим из этих белых мужчин и женщин не хватало знаний, и они получали удовольствие от ложного чувства расового превосходства. Мужчины сбривали волосы до черепа, таким образом демонстрируя свою индивидуальность. Этот обычай перешел границы возрастов. От старых мужчин до юных мальчишек они принимали тот факт, что были чуть лучше роботов. Женщины одевались в дешевые вещи, слишком тесные для раздувшихся тел. Макияж замаскировывал их отличительные черты лица, слои пудры создавали плотную маску, и они верили, что это может скрыть их врожденное уродство. Нет никаких причин быть нечестным в таких фактах.
Они были обычными людьми. Обыкновенными. Подверженные сантиментам и взрывам гнева и радости. Они жили, и они любили, и им казалось, что этого достаточно. Где были их амбиции? Реальные амбиции. Не мелочные надежды, а огромные и радужные мечты. Он понимал, что у этих людей есть какие-то мечты, но они были такими маленькими, совсем незначительными. Они тратили свои жизни на то, чтобы заработать на скромный дом, как будто их это отличало от тех, кто снимает квартиры. Они жили в квартирах. Домах с террасами. Делали различия между ручной и офисной работой, хотя выросли на одной улице. Этот снобизм, конечно, был удивителен, но нелеп до невозможности. У этих масс не было сил, но они были настолько глупы, что воевали против хлебных крошек, которые давались им свыше. Это короткое раздумье вызвало в нем отвращение.
Парус его жизни был несоизмеримо больше, чем у кого-то из этих обыкновенных мужчин и женщин на улицах. О да, улица, ее образ схвачен камерами лучше, чем палитрой. Улица запружена мусором, который не забирают, и выброшенными холодильниками. Обрамлена магазинами фаст-фуда и сальными ложками. Наполнена зловонием горящего масла и жареной курицы. Нежные уши будут изнасилованы постоянным грохотом басов и вибраций. Страх внушается бандами безмозглых хулиганов. Везде, куда бы он ни посмотрел, были чертовы скинхеды. Как будто каждый мужчина в этом страшном городе брил голову. Шрамы и царапины от электробритв. Запах лосьона после бритья. Запах чернокожего мужчины с дредами, стоящего с бандой скинхедов и попивающего апельсиновый сок из картонного пакета. Он швыряет картонный пакет на землю и давит его своей пяткой. На улицах сплошь драг-дилеры и сутенеры. Трущобы обрамлены рваными газетами. Ставни захлопнуты. Спасают свою пеструю бижутерию, которой он не выносил со времен Рождественского взломщика. Зимой здесь нет цвета. В течение лета красный и голубой просто смываются и вянут.
Нет, эти улицы, которые он вынужден был видеть, были беспощадны и закрыты для цивилизованного человека, такого, как он. Его мечты были гораздо более глобальны. Конечно, ему не нужно было беспокоиться о деньгах. Он был богат настолько, что они в самых смелых мечтах не могли представить такого богатства. Нет, это не было правдой. Мечты этих людей простирались до Национальной Лотереи. Они мыслили абсолютно нереалистично. Он был изумлен тем, что значение Национальной Лотереи управляло их жизнями. Пациенты стали бояться, что они прощелкают удачу, лежа в палатах и умирая. У них были свои любимые номера, и они боялись, что именно их выберут в тот момент, когда они лежат в больнице. Этот страх уничтожал их. Посетители быстро вовлеклись в процесс. Они записывали священные числа и покупали важные билеты. Пока эти номера для лотереи не оказывались в сохранности в их руках, его пациенты продолжали тревожиться. Это было применимо и к мужчинам, и к женщинам, и к людям всех возрастов. Он сам был очевидцем этого и разговаривал с одной из ночных медсестер об этом феномене. Это действительно его изумило. Люди, которые с болезненным усилием могли позволить себе потратить фунт, тратили за раз целых десять. Глаза безработных сияли при мысли выиграть миллионы. Пожилые страстно ждали новостей на эту тему. Для них было слишком поздно, но они хотели оставить удачу своим детям и внукам. Это выглядело абсолютно жалким. Полагаться на счастливый случай. Так унизительно.
Одна из медсестер объяснила — чтобы лотерея работала, многие люди должны играть. Лотерея предлагает надежду. Опять это слово. Она достала свою сумочку и показала свой собственный билет. Если она выиграет джекпот, она больше никогда больше не будет беспокоиться по поводу денег. Все неожиданно может стать возможным. Он кивнул, показывая, что понял, поскольку не хотел показывать, что он не имеет об этом представления. Но это было за гранью его понимания. Любой из этих людей мог выиграть миллион, и это не изменило бы их сути, того, чем они были. Корень их сущности останется тем же самым. Они все так же будут тупы и безлики, внезапные взрывы эмоций будут так же приводить их к неприятностям. Они будут грустить, слушая истории о большой удаче. Плакать над нелепой драмой, залитой сантиментами. Они сгноят друг друга, если выиграют несколько фунтов. Растратят наличные по мелочам, на еду в фаст-фуде. На поход в кино. Невозможно купить породу. Это не для продажи. Ни за какую цену. Это вообще не о деньгах. В этом проблема с маленькими людьми, которые думают, что смогут сами выбраться из трущоб. Мистер Джеффрис видел их в больнице. Надутых и гордых. Он ненавидел их больше, чем недочеты устройства общества. Они дурачат сами себя. Не понимают, что деньги — это не выход.
В тот день, когда он родился, он стоил больше, чем все эти идиоты под конец своей прожитой трудовой жизни. Богатство дает человеку ранг власти, но это грубое выражение. Суть работы мистера Джеффриса давала ему огромную власть надо всем. Он имел власть над жизнью и смертью. В то же время он был способен служить обществу и помогать тем, кто был менее удачлив, чем он сам.
