— Ни хуя это, блядь, не ради детей, — заржал Картер. — Секс — это для того, чтоб присунуть своей конец. Вот и все, что значит секс. Просто по приколу
— Но почему? В чем тут фишка?
— Что ты имеешь в виду — в чем тут фишка? Хорош над нами тут изгаляться, понял? — сказал Картер, озадаченный, оглядываясь на остальных, ища поддержки. — Телки существуют для того, чтобы такие парни, как я, их обслуживали. Я живу ради их наслаждения. И это хорошо. Они счастливы, и я счастлив. Простая бизнес-сделка. Даешь и получаешь взамен. Вот и все, сонный ты еблан. Ебаный в рот, Уилл, лучше накурись и расслабься. А ты что думаешь, Гарри, он тебя там по ноге под столом не гладит?
Весь остальной Секс-Дивизион рассмеялся, и Уилл понял, что до парней не дошли его идеи. Они все поняли неправильно. Вот что значит слишком перекурить, слишком перепить лагера и вообще всего слишком. А потом бессвязно бормочешь, как какой-нибудь больной ублюдок, который бродяжничает но улицам. Все теперь ржали, за исключением Гарри, который прокручивал в голове сон вчерашней ночи.
Гарри наслаждался одиночеством на морском побережье Блэкпула — смотрел, как волны разбиваются о берег в преддверии надвигающегося шторма, вдали, на горизонте, сверкает зазубренная молния, а он ест чипсы, которые лежат на полистироловой подставке — и вдруг находит в кетчупе половинку какой-то таблетки. И, увидев эту яркую картину, он тут же вспомнил, что случилось дальше, и вот теперь на него косо смотрело лицо Майкла Портильо. Впрочем, он уже не мог ничего поделать — слишком поздно, и он был голоден, он прикончил свои чипсы и отправился обратно в отель, там он должен был встречаться со своей девицей-скаузершей. Он не мог дождаться, когда же встретится с ней снова, пошел в свой номер, помахав Терри МакДермотту, что стоял у бара. Он заметил, что за стойкой, обхватив голову руками, сидит Кевин Китай, оплакивает утерянный титул чемпиона. Гарри открыл дверь и отпрянул, глаза резануло ярким светом, Гарри внезапно осознал, что находится в операционной. Он попал не в тот номер, попытался вырваться, но за его спиной с лязгом захлопнулась стальная дверь.
Он подошел к раковине и вымыл руки, а затем надел на себя хирургическую маску. Он двигался на автомате, смотрел на себя со стороны, и казалось, что все эти действия совершает кто-то другой. Портильо растекся по мозгу, несколько секунд ему хотелось забраться на сцену и направить свой гневный указующий перст в сторону этих матерей-одиночек, сидящих на пособии, ведь они — и только они — виновны в крахе Британской Империи. К счастью, Гарри принял только половину указанной дозы и потому смог перебороть это нахлынувшее благочестивое негодование, которое едва не разрушило его душу. В этой битве силы были неравны. Политики считают, что, получив дорогостоящее образование, пополнив свой лексикон, они имеют право быть высокомерными, они могут четко сформулировать свои заявления, надежды не оставалось, включили лампы, осветили костлявую девчонку, подростка, растянутую на операционном столе. Ее акцент был неподдельным акцентом кокни Святой Мари ле Буа, и она была явно перепугана до смерти, кожа лица покрыта черными точками и подпорчена в результате той жрачки, которую можно купить на пособие по доходу. Гарри пытался совладать с этим, он понимал, почему его тошнит от этой горькой пилюли. Он знал, что произойдет дальше. Он узнал злость Портильо.
Он услышал, как на подмостках шепотом произносили эту мантру — ВСЕ НАРКОТИКИ — ЗЛО, ВСЕ НАРКОТИКИ — ЗЛО… КРОМЕ ТЕХ, КОТОРЫЕ ПРОДАЕМ МЫ — и увидел в фойе плакаты для зрителей, продвигающие семейные ценности. Он не хотел начинать эту операцию — а она должна была свершиться — и стал сопротивляться еще сильнее, а потом с облегчением обнаружил, что присоединился к толпе зрителей. Оказалось, что его личное сопротивление — сильней этих химикатов, но вдруг он осознал, что каким-то образом его все же обманули и что он оказался привязанным к обитому креслу, и его гордость сменилась отвращением. Его окружили различные персоны из королевской династии и люди элиты. Здесь во всей красе были представлены садисты в капюшонах и бритые наголо педофилы, на прогнивших лицах последних застыли усмешки, они кивали на операционный стол с нескрываемым возбуждением.
Комнату заполнил глубокий официозный голос. Матери-одиночки разрушают нацию. Они забеременели и поэтому требуют для себя каких-то внебюджетных льгот. Их проделки умертвили семейные ценности. И это отвратительно. А что еще хуже, так это то, что некоторые готовы избавиться от детей с помощью аборта, а не приносить их в мир нищеты и болезней. Они не хотели позора, не хотели мучиться чувством стыда, которое воспитывает в гражданах их правительство. Они понимали, что жестоки и что растрачивают последние ресурсы. Аборты — это зло. Но это необходимость. Извините — он не должен был говорить этого, он пошел наперекор христианской этике всего своего электората. Но это только доказывает, как глубоко унижены эти маленькие девочки и как сильно любят маленьких детей консерваторы, как горячо они желают этим детям самого лучшего, и Гарри закричал, что именно бедность и страх этих несчастных матерей заставили их избавиться от детей, но он, как оказалось, говорил со странным акцентом, простым, как эта девчонка на столе, и никто не мог понять, что же он хотел сказать. Какая-то либеральная баронесса протянула руку, чтобы потрепать его по голове. Он — просто ошибка природы, когда-нибудь он получит позволение служить вместе с солдатами территориальной армии, но это если будет хорошо себя вести и явится к ней в будуар той же ночью. Он должен исполнить и удовлетворить ее самые мрачные желания. Она хочет, чтобы он выебал ее на глазах у барона. Очень жестко, пожалуйста, молодой человек. Или же о тебе все забудут. Как о женщине. Как о куске мяса.
Седовласый хирург надел пластиковую маску с лицом Портильо. Он двинулся к лежащей на столе девчонке. Ее ноги были крепко привязаны стременами, ее напичкали успокоительным. Руки прибиты к столу, вытянуты над головой. Кровь стекает с детских ладоней, жидкая от анемии. К ушам прицеплены проводки. Ей в мозг передаются сообщения, в ядре растет настроение ужаса. Ученым лучше знать. Они сэкономят на несчастье этой девчонки, на рождении ее ребенка, много десятков тысяч фунтов выплаченных налогов. Очередной голодный рот, который надо кормить. А потом хирург включил старый промышленный вакуумный очиститель и приставил его к своей промежности, двинулся вперед, намереваясь воткнуть это приспособление прямо девчонке во влагалище. Несколько раз он попытался это сделать, но безуспешно. В конце концов из затененного пространства пришлось выйти вперед какому-то джентльмену в маске Питера Лилли, накрыть своей рукой рот девчонки, чтобы заглушить агонирующие крики, он улыбался, колдуя над священным нитратом амила. В загадочной фигуре угадывался Майкл Ховард, он сделал шаг вперед, смазал шланг лубрикантом и помог хирургу вставить трубку. Девчонка отключилась, толпа взорвалась аплодисментами. Гарри хотел закричать, но не смог. Вначале он подумал, что он просто пьян, но потом понял, что его губы слиплись намертво. Он сопротивлялся, но высвободиться не получалось.
Младший служащий запустил вакуум, и хирург включил машину. На дальней стене висел экран, в конец шланга вмонтировали маленькую камеру. Гарри попытался закрыть глаза, чтобы не видеть того, что происходит на экране, но его веки были пришиты к бровям и оставались открытыми. Сердце бешено стучало, он почувствовал приступ тошноты. Стук сердца плода отдавался пульсирующей болью у него в затылке. Ему пришлось сдерживать желчь, что поднималась в горле, иначе он захлебнулся бы в собственной блевотине. Он видел, как эмбрион корчится и сопротивляется, хватаясь за стенки материнского лона. Он кричал. Он, блядь, кричал. Гарри не мог поверить в происходящее. Эмбрион кричал, что он живой и не хочет умирать, что этого хотела его мать, но только Гарри понимал, что там говорится, а потом экран стал темно-красным, и, наложенное поверх запекшейся крови, на нем появилось лицо ученого, который стал объяснять, что жизнь начинается только тогда, когда такое решение вынесет он сам — и другие ученые, что нет на свете никакого Бога, кроме как Бога науки. Работники подпольных абортариев в печальном согласии закивали головами, и хотя они и выкрикивали полные ненависти ругательства в адрес политиков тори и их духовенства, они были полностью согласны с происходящим, потому что, в конце концов, это две стороны одной и той же медали от материализма.
