Книга Человеческий панк, страница 32. Автор книги Джон Кинг

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Человеческий панк»

Cтраница 32

Встаю с постели и спускаюсь в подвальный этаж, там, в четырёхместной спальне живёт пара поляков, занимаются предпринимательством, продают билеты на Транссибирский экспресс. Из Кракова они едут в Будапешт, закупаются билетами, отправляются в Москву и там садятся на поезд в Пекин. Здесь продают билеты с небольшой наценкой. Поляки народ не жадный, билет достаётся мне за девяносто долларов. Пятьдесят фунтов за шестидневную поездку до Москвы и ещё два дня до Берлина через Польшу. Мне даже забронировано место от Пекина до Москвы, и после Москвы есть варианты — Будапешт, Хельсинки или Берлин. Я выбираю Берлин, это самый короткий путь в Англию, но придется заказывать места в Москве. Если бы они были с Запада, то постарались бы навешать мне лапши на уши, задрать цену раз в десять выше нормальной, плюс еще надбавки за сервис, но их страной управлял Лех Валенса и «Солидарность», а не Ронни Рейган с Железной Леди, поэтому у них свой подход к делу. Они прямо-таки стесняются брать с меня деньги, с них довольно того, что хватает на жизнь, днём они сидят на открытом воздухе, прихлебывая чай, вечером пьют дешёвое китайское пиво, часами сидят у себя в комнате, слушают дрянные копии записей Боба Дилана, играют в карты и шахматы и ждут стука в дверь, спокойно пересчитывая свои билеты. Мой билет — на русский поезд, который идёт через Маньчжурию, по краю Внешней Монголии. Китайский идёт прямо через Монголию, проезжая Улан-Батор, он быстрее, но до следующего отправления ещё несколько дней. Самое главное, чтобы ехать на нём, нужно делать ещё одну визу. А я хочу уехать прямо сейчас. С меня хватит.

После покупки билета остается двести долларов, я тщательно проверяю застежку на сумке с деньгами, заталкиваю в карман паспорт, свои записки и билет. Я покупаю у поляков рубли по шестикратному курсу, теперь я богач. Горбачёв, может быть, и старается улучшить положение в Союзе, но в консульстве у меня уходит три часа на споры, прежде чем мне выдают транзитную визу. В польском консульстве всё проще, не надо выкручиваться, чтобы получить штамп в паспорте. Я собирался вернуться в Гонконг и еще полгода поработать в том же баре, где раньше, но известие о Гари всё изменило. Я сажусь на автобус до гостиницы, держусь за поручни, проезжая по Пекину, наводнённому велосипедистами, приезжаю уже затемно. Из головы не выходит картина — как Гари болтается в воздухе, бьет ногами по перилам, разбивает себе голени, ломает пальцы — как кусок видео на повторе.

Всё крутится быстрее и быстрее. Нужно съездить домой, повидаться со всеми, разобраться с делами, вернуться на родину. Первый раз за три года я скучаю по дому, чувствую себя предателем, потому что отказался от всего и убежал, пошёл по легкому пути, работа в баре и никакой ответственности. Не обращая внимания на соседей по спальне, я беру мыло и полотенце и иду в душ, целую вечность стою под холодной водой, соскребая с себя грязь, поры кожи забиты, преграда, защита, отклоняюсь назад и открываю рот, вода с пленкой на поверхности, бесцветная муть наполняет его. Я закрываю кран и смотрю на осадок, плавающий по бетону, хлопья грязной пены и ржавую дырку слива. Полотенце тонкое и истрёпанное, ткань пропитана потом, я сворачиваю его и вытираюсь, сдирая старую кожу. Одеваюсь, возвращаюсь в спальню, кидаю сумку под кровать и ухожу, на выходе натыкаясь на группу америкосов, которые сидят, любуясь своими рюкзаками, блядские придурки, сравнивают штампы в паспортах и рассказывают дебильные истории.

Путешествовать забавно, потому что встречаешь хороших людей, иногда просто потрясающих людей, но всегда рядом идиоты, которые ни дня в жизни не работали по-настоящему. Они год или два пинают балду в университете, сидят на шее у родителей, «покровительствуют» местным и учат жизни других приезжих, ни капли не уважают культуру страны, в которой живут, торгуются за каждый пенни с крестьянами, которые едва наскребают денег на рис, болтаются вокруг, изображая, что они в безвыходном положении, больше думают о наркоте, чем о месте, в котором живут, самодовольная мразь. Эти уроды меня просто убивают.

У них нет никаких поводов быть такими, а у самых больших мудаков ещё всегда самый лучший выговор. Они вернутся домой и устроятся в каком-нибудь тёплом местечке, и всё, беззаботная жизнь обеспечена раз написанным резюме. Не верьте им. В Китае не так плохо, пусть большинство отправляется куда попроще, в Бангкок или Катманду, но есть и такие, что едут именно сюда.

Но мне сейчас это безразлично, я просто иду. Пекин такой же, как и другие китайские города, которые я видел, лучшее время в них — вечер, невероятные запахи и звуки заполняют улицы, огоньки, движущиеся высокие силуэты — глядя на них, понимаешь, почему на Востоке так любят театр теней. Стоит такой характерный для Азии запах сгорающих дров, и китайский запах риса, и тысячи горшков с кипящей водой на плитах, шипят котелки, появляются и тут же исчезают деньги. Люди в переулках улыбаются, конечно, может быть они улыбаются, только когда видят кого-нибудь вроде меня, иностранца, новое лицо, а я смотрю на них, мужчин и женщин, которых всю жизнь мотало туда-сюда между Японией, Чан Кай Ши и Председателем Мао, и думаете, они обозлились и пошли протестовать — вовсе нет. Они хорошие люди, маленькие люди, раздавленные и уничтоженные системой, они живут в грязи и нищете, но все-таки каждый машет рукой и здоровается, когда я прохожу мимо — богатый козёл, который в любой момент может купить себе обед и хоть десять бутылок пива, а потом сесть на автобус и отправиться куда угодно, а им приходится выпрашивать документы каждый раз, чтобы навестить родственников в другом городе.

Я оказываюсь на одной из главных улиц, нахожу столик, сажусь и заказываю пива. По краям улицы выставлены сотни столиков, между ними бегают мальчишки, принимая заказы, наполняя плошки с чили и соевым соусом, горячий поток от жаровен еще сильнее нагревает воздух над дорогой. Щелчок и прохладное дуновение. Блестящие новые холодильники установлены в стороне от столиков, тихо урчат компрессорами, сияющие белые хранилища, наполненные пивом. Хорошим пивом, от десяти до двадцати пенсов за пинту, за такую цену очень даже ничего. Трудно не выпить вторую. Каждый вечер получается одно и то же. Лапша и шесть-семь бутылок, всё вместе около фунта. Пот скатывается по спине, холодный ветерок исчез без следа, в моих мыслях царит Сибирь — только сугробы, метели и миллионы рабов-рабочих, заживо гниющих в советских лагерях. Скоро уезжать, и я пью быстро, от пива хочется есть, рука, держащая бутылку, замерзает. Мальчик приносит чашку лапши и палочки, я добавляю чили и соевый соус, кидаю сверху грибы и зелень, прижимаю чашку к подбородку и отправляю содержимое в рот.

Ко мне подсаживаются люди и что-то говорят, но я не понимаю, что. Некоторые дёргают меня за волосы на руках. Наконец рядом садится врач, который говорит по-английски, спрашивает, откуда я, как меня зовут, в общем как обычно. Он работает в госпитале. Рассказывает о том, сколько зарабатывает, в каком состоянии медицина, о необходимости контроля рождаемости. Странное дело — вроде бы это разумно, но если сесть и чуть-чуть подумать, получается, что так когда-нибудь ни у кого не останется других родственников, кроме родителей и их родителей. Не будет ни братьев, ни сестёр, а значит, не будет племянников, племянниц и двоюродных братьев. Может быть, всё это часть плана — изолировать людей, разрушить родственные связи, чтобы за их счёт усилить связи внутри партии. Мы разговариваем, я вспоминаю врача, который наговорил Тони про брата, и говорю соседу, что мой лучший друг повесился, запутавшись в поисках справедливости и хрен знает чего ещё. Кажется, он не понимает, но видно, что беспокоится, потому что в моём голосе слышна злость.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация