Я думал о том, что говорила Сара, как она решила, что мы с Дэйвом близкие друзья. Раньше об этом никогда не думал, мы всегда спорили, при случае делали друг другу подлянки, но может, она в чём-то права. Иногда надо взглянуть со стороны, чтобы понять, как всё обстоит на самом деле. Когда я сидел за решёткой, именно Дэйв чаще всего приходил меня проведать. Он приходил четыре или пять раз, но всегда говорил, что шёл посмотреть родительскую собственность, ржавеющий фургон у границы Борнмаута, просто шёл мимо, но теперь мне кажется, он просто искал оправдание. Интересно, его отец всё ещё владеет фургоном? Последнее, что я слышал, — что крыша проржавела, что место стоянки было продано, там хотят построить компьютерный магазин, траву забетонировали под громадную автостоянку. Телефон звонит, я тянусь, бью по кнопке и жду, пока трубка поймает канал.
— Ты там дома? — спрашивает Дэйв. — Я думал, ты ещё у этой подруги, пошёл на второй заход. Собирался оставить тебе сообщение, пока из головы не вылетело.
Говорю ему, что только что пришёл. Дотягиваюсь до пультяшки усилка и убираю громкость. — Как она, всё пучком?
Всё пучком, и я спрашиваю: «Ты дома?», говорю, что раскуриваюсь, можешь присоединиться, если хочешь. Сейчас мне Дэйв нравится, наркота делает своё дело, я вспоминаю, что когда он навещал меня, он приносил музыкальные журналы и книги, даже зашёл ко мне и переписал кое-какие записи, чтобы я мог их слушать в плеере, кстати, ставлю «Rotting On Remand». Вообще-то, меня посадили из-за Дэйва, он ввязался в драку около Грейпса и оказался «сильнейшим, но проигравшим», упал на землю, и тот парень отрабатывал на его голове футбольные удары. Я пришёл на помощь Дэйву и оказался за решёткой. И уже в тюрьме начал серьёзно слушать медленный реггей и даб. Когда тебя посадили, совершенно не хочется быстрой и возбуждающей музыки, и я начал курить и слушать спокойные вещи. Они были повсюду в нашей юности, звучали на заднем плане. В тюрьме мне не нужны были слова, я хотел просто не высовываться и выйти на волю. Говорить было нечего и незачем. Всё уже было сказано, и никто не обратил внимания. Прямо Британия в наши дни.
— Я бы с радостью, — сказал он, — но я тут у Шарон. Помнишь, подружка Сары. Она сидит у меня между ног, отсасывает, щекочет языком уздечку, лижет яйца, и в любую секунду я могу спустить, тогда я узнаю, глотает она или сплёвывает.
Приглушённый женский голос что-то говорит, потом более отчётливо просит его заткнуться. Дэйв кричит в телефон, я убираю трубку от уха. Не надо быть физиком-ядерщиком, чтобы догадаться: она укусила его за перец. Он просит её выпустить, мол, он просто пошутил. Она говорит, скажи, что я не отсасываю у тебя.
— Я пошутил, — говорит он мне. — Шарон на кухне, жарит бекон и яйца. Не могу нормально думать. У меня сейчас хуй от порошка стоит колом, и эта подруга от него охуевает.
Он снова кричит, ещё громче, я слышу её голос, мол, всё, можешь кончать в одиночестве. Хлопает дверь.
— Н-да, с чувством юмора проблемы.
Я стоически сижу и пытаюсь не заржать.
— Ты ещё тут?
Говорю ему, что пора завязывать с коксом. Что у него будут проблемы и с башкой, и с деньгами.
— Ты прям, как моя бывшая, — говорит он. — Я звонил не проконсультироваться насчёт наркозависимости, я хотел спросить, ты чего вечером делаешь? У Бареси день рождения, он на вечер заказал стриптизёршу.
Бареси дрочила. Его старик драл с нас деньги со своим мороженым, продавал половину порции за 99 шиллингов. Бареси Младший унаследовал бизнес и, наверно, тоже наживается на детях, как отец, который получил своё имя в честь итальянского бандита. Я говорю Дэйву, что надо кое-что уладить в Хиллингтоне. Если хочет, может поехать со мной, в грузовой части фургона, поможет разгрузиться.
— А в чём тема?
Выступление в пользу скинхеда, умершего от рака, я ставлю панк, а Альфонсо — ска, в дороге — кокс, чтобы нормально доехать и настроиться.
— Да иди ты на хуй, — говорит он, сплёвывая. — Вот уж чего мне не хочется, так это провести субботний вечер в пабе, набитом жалкими мудаками, сидящими и размышляющими о смерти. Я пойду на стриптизёршу. Бареси может и мудак, но он местный, и он нашёл девушку со спецуслугами.
Линия начинает трещать и забивает голос Дэйва.
— Ладно, надо идти. Пойду поболтаю с Шарон. Попробую подмазаться.
Телефон замолкает, я готовлю сэндвичи, ем их на диване и проваливаюсь в сон, проигрыватель нежно потрескивает на заднем плане, за окном на магистрали постоянно громыхают машины. Отлично высыпаюсь, и в шесть уже встал, готов выстреливаться, впереди нагруженный вечер. Звоню заказать такси и обнаруживаю, что не повесил трубку как надо, так что Дэйв не мог нормально звонить весь день. Дельта Карз прибывает точка в точку, водитель — болтливый парень с недетским пузом и двумя фотографиями на зеркале, парни-близнецы, сидящие с Дедом Морозом, и девочка-блондинка с плюшевым мишкой, все три ребёнка излучают солнечные улыбки, счастье так и льётся. Близнецы похожи, это значит, они однояйцевые, и у них всё впереди, будущее наполнено возможностями, лишь бы ничего не пошло плохо; и на секунду я теряю контроль и тону в тёмном озере расплавленного жира, мой мертворожденный брат, засунутый в печь, его хрупкие кости и слепые глаза превращаются в пепел в печи крематория, и я никогда не узнаю, были ли мы похожи, были ли мы однояйцевые. Но бесполезно размышлять о том, что могло бы быть, и я возвращаюсь на землю.
Водитель останавливается перед домом Альфонсо, я расплачиваюсь, выхожу на дорожку и стучусь в дверь. Свет погашен. Никто не отвечает. Я ещё пытаюсь достучаться, заглядываю в окно, замечаю, что Пэриш ещё не приехала, значит, нет ни фургона, ни моих синглов. Интересно, может, я опоздал, но вроде они точно говорили в семь. Может, вчера? Нет, точно в субботу. Может, Альфонсо выиграл в лотерею и уебал куда-нибудь. Никогда никому из ваших знакомых такое счастье не обломится. По крайней мере, из моих знакомых — точно. Иду вдоль стены, перелезаю через ворота, откидываю шпингалет и иду на задний двор. На двери записка: «СЕГОДНЯ ВСЁ ОТМЕНЯЕТСЯ. УШЛИ СМОТРЕТЬ НА СТРИПТИЗ У БАРЕСИ. ЗАПЛАТИ ЗА ТЕЛЕФОН». Он рассчитывал, что я приду, не достучусь, пойду проверить, может, он сидит в задней комнате и колонки врублены на полную, и я иду обратно, но сегодня субботний вечер, я решаю сходить в паб, поговорить с ним, разобраться, что случилось. Похоже, весь Слау будет там сегодня, мне уже интересно, что за спецуслуги у этой девушки. Предположить несложно.
Я иду по улице мимо пиццерии, куда мы часто ходим. Захотелось засмеяться, когда я увидел менеджера через новую стеклянную витрину. Это один из новых «ешь, сколько унесёшь» пабов, которые пытаются быть, как американские, но у них не получается, потому что английские компании охуенно грубые, они один раз тебе помогают, ставят на тебя, а потом ведут себя, как будто тебя облагодетельствовали. Мы начали ходить сюда после паба, если нам не хотелось кэрри или чего-нибудь подешевле, и мы придумали неплохой способ нагреть педрилу-хозяина. Сначала ты заказываешь красные бобы, рис и помидоры, потому что они сползают вниз. А потом наваливаешь закуски. Сельдерей ставишь, как балки, делаешь стену из огурцов, и жалкие тщедушные порции становятся в три раза больше. Потом ты загружаешь еду, пока она не начинает падать через край. Такая схема. Ненавижу мелочное мышление, когда тебя держат за идиота. Кто-то решил резать сельдерей покороче, так что мы не могли использовать его как балки, но мы нашли выход. Стали брать зелёный лук. Как-то раз лук оказался с дюйм в длину. Они решили, что выиграли, а мы решили, что ходить туда теперь беспонтово, смотреть что ли, как мажорный дрочила, хозяин этого заведения, вышагивает, будто Саддам собственной персоной. И я подождал пару недель и разбил им окно кирпичом.
