Пошли они в пизду.
Люк уехал, Смайлз в прошлом. Выбрасываю всё из головы, смотрю на освещенную сторону, солнце отражается в рельсах, битое стекло пускает зайчики, искры как в алмазах, и запах чая из киоска. Иду к автобусной станции. Стоят клёвые дни, весна вот-вот превратится в лето, есть чего ждать, на следующей неделе мы играем музыку, большая вечеринка в Слау, я буду один, вечер панка. Иду за станцию, там на стене висит реклама «Жёлтых Страниц», двадцатифутовая лягушка с зелёной кожей и красными волосами, огромные глаза таращатся с доисторической головы. Тот же забор, у которого меня обували в детстве, фломастерные граффити давно стёрли и закрасили красной нитрокраской, в этом тёмном углу просыпаются воспоминания. Как в бассейне учился плавать брассом, мне объясняли, что надо двигать ногами по-лягушачьи. Мы с Дэйвом стоим у этого забора, ранний вечер, нас грабят старшие ребята. Они просто забрали деньги — и всё. Нам было лет по тринадцать. Не били, не пинали, просто забрали монетки. Лестница ведёт к стоянке, где изнасиловали женщину, помню, когда-то её только построили, и мы пришли сюда с баллончиками краски. Вон сортир, куда я однажды бегал после того, как накануне сожрал несвежий карри и запил снейкбайтом. Мусорные контейнеры теперь с крышками, но вокруг по-прежнему раздавленная жвачка, харчки, воняет потом, маленький уголок моей жизни, и яркая реклама, магия компьютерного дизайна, ничего не меняет. И я иду, куда глаза глядят. Перелезаю через забор и выхожу с другой стороны.
В голове всегда что-то вертится, всегда хорошая мысля приходит опосля. Но ещё не слишком поздно. Никогда не слишком поздно.
У Билли Клемента есть магазинчик недалеко от центра, там стоит пара старых домов, там за бетонными плитами и стеклянными блоками всё страшно запущено, мелкие паб-чики, забытые всеми, кроме хозяев, старый тягучий говор медленно отмирает, всё ускоряется из-за экспансии, прогресса, конкуренции. Клем работает на этих улицах, и даже неплохо зарабатывает, сотни бродяг приходят к нему тратить свои гроши, вольнонаёмные водители фургонов, водопроводчики, плотники, электрики, курьеры, охотники на крыс, таксисты, что изо всех сил стараются обеспечить себе будущее, люди, которые хотят выбиться в люди, поправить свои дела. Клем торгует с этими людьми. Всё от клещей и предохранителей до стартёров и сверхмощных аккумуляторов.
Я вхожу внутрь, Клем стоит за прилавком, смотрит новости, ещё один лощёный мужик в костюме гонит про транспорт, наркотики, преступления, хуй знает про что. Да кто его слушает, он просто звук, статика, фузящий фидбэк, захваченный и выблеванный через усилители.
— Ты как, Джо? — спрашивает Клем. — Как ты здесь оказался?
Он выключает телек и наклоняется через прилавок. Я смотрю на фотографию и спрашиваю, помнит ли он, как мы пошли и ночевали тогда у Дэйва в фургоне.
— Да, я помню. Смешно вышло, правда? А чего это ты вспомнил?
Клем часто фотографировал. Может, у него что-то осталось.
— Вроде есть. Там наверху в буфете стоит коробка. Надо порыться. А на фига тебе?
Вообще-то ни на фига, просто лезет в голову всякое, надо разобраться, и хорошо, если есть, может, я пороюсь в коробке и отберу себе парочку.
— Прямо сейчас?
Он лёгок на подъём, старый дружбан Клем. Настоящий джентльмен. Я был там, когда он разбирался с копперами, когда он говорит с властями, всегда есть напряженка, как будто они ждут, что в любой момент он пойдёт махать кулаками. Стыдно. Он истинный бриллиант. С ними он всегда честен. Он может зажигать, но он джентльмен, не любит доставать людей. Он всё для тебя сделает, и обычно даже не спрашивает, зачем. Так что я поднимаюсь к нему в квартиру, он достаёт коробку с фотками и делает мне чашку чая.
— Ты в порядке?
У меня всё отлично. Клем кивает. Идёт вниз, работать дальше. Оставляет меня разбираться. В этой коробке вся жизнь Клема, его семья и друзья, вот он в младенчестве с мамой, отцом, дедом, прадедом, дядьями и тётями. У него их полно, старые цыгане в резиновых сапогах, а вот Клем подрос, пацан, Клем на празднике с друзьями, в Борнмуте. Вот мы стоим рядом с фургоном Дэйва, улыбаемся, шутим, ржём, как кони, и теперь, годы спустя, это больше похоже на жестяной домик, чем на фургон. Клем стоит сбоку, с тоненькими усиками. А вон Дэйв, нарядился в рубашку, не могу разобрать лейбл, так и лучится, как будто это самый счастливый день в его жизни, рядом Смайлз, нормальная фотка, его ясно видно, но ничего о нём не говорит, а в конце стоит придурок, грязный ублюдок, в моей руке банка. Вот ещё одна фотография, в принципе похожа на ту. Интересно, кто снимал. Беру первую, показываю Клемму.
— Ебать, — говорит он. — Вот это бригада у шлёп ков. Ужас. Хотя Дэйв вроде ничего смотрится. А я? Да и ты, мудила. Ебать мой мозг. Говори теперь про психов-наркоманов. Посмотри в свои глаза.
Мои глаза горят огнём. Наверно, освещение.
— Не потеряй её, — говорит Клем, когда я ухожу в фотоателье.
Переплачиваю за скорость, сижу снаружи на лавочке, с тремя подонками, жующими жвачку. Им нечего делать, и они сидят и смотрят, как мир течёт мимо, и я сейчас с ними, смотрю, как ходит девушка в ателье, она управляет большой белой машиной. Говорю с мужиком рядом со мной, оказывается, он служил в Малайзии, в джунглях, боролся с тропической жарой, а теперь вот сидит на лавке среди новостроек, где бетон победил лес. Кока-кола рулит миром. Кока-кола, Кентукки Фрайд Чикен, Макдональдс, Леви Страусе, Скай ТВ, Дисней. Соседняя помойка переполнена одноразовыми стаканчиками и тарелками, шоколадный коктейль капает из соломинки «Пицца Хат», крошечная лужа коричневой грязи на тротуаре, обёртки и остатки картошки, ещё одна струйка колы, Макдональдс, KFC.
— Клёвая задница — вон, — говорит мужик.
Слежу за его взглядом, ну да. Клёвая. Молодость побеждает.
— Я ебал бы такую день напролёт. Если бы был молодым, как ты.
Когда фотография готова, я возвращаю оригинал Клемму, беру конверт, пишу адрес Люка. Клем странно смотрит на меня, пытается понять, что происходит. Я говорю, мол, не волнуйся, сюрприз кое для кого. Говорю, он хороший парень. Один из лучших.
— Что с тобой такое? Что-то случилось. Ты нажрался? Иду на почту, стою в очереди, покупаю марку и бросаю конверт в ящик. Люк обрадуется фотографии. Эта мысль всё время сидела у меня в голове. Не знаю, почему я не подумал раньше. Иду домой, по дороге покупаю картошку и пару маринованных луковиц. Прихожу, запираю дверь, разогреваю банку бобов и вываливаю на тарелку с картошкой и луком, иду в гостиную и ставлю еду на ковёр. Когда на М4 — час пик, окна дрожат, прорывается непрерывный гул движения, пересекает ограду автострады, железные пятна на эстакаде, вонь бензина висит в воздухе. Я вспоминаю прошлое, достаю сингл Sex Pistols, «God Save The Queen», из ламинированного конверта, кладу семидюймовую пластинку на вертушку и опускаю иглу Рега, выставляю громкость, и слова льются из колонок BW. Как я люблю свою систему. Если бы она была женщиной, я бы завтра же на ней женился. Мечта сбывается. Я ем, размышляю, где сейчас Люк, расслабляюсь под напором звука, как хорошо, что дверь закрыта, и я внутри. Песня кончается, сегодня никто не обращает внимания на текст. Пресса, которая раскрутила эту песню, танцевала вокруг «God Save The Queen», — та же пресса, которая сегодня регулярно смешивает с грязью королевскую семью. Пресса, которая привела к власти Тори, поддерживает Неолейбористов. Всё изменилось, и ничего не поменялось. На самом деле. И Люк уезжает всё дальше, в Паддингтон, через Викторию, скоростной поезд на Брайтон, к жизни у моря. Письмо рассортируют, поставят штемпель, и оно поедет следом за ним. Он порадуется. Я точно знаю.
