На ней купленная вчера рубашка.
Я смотрю на Ли Мэй. На выскользнувшую из-под красного шелка грудь. На плоский живот цвета слоновой кости. Узкий треугольник волос внизу, тонкие сильные ноги, по-детски нежные, трогательные пятки.
Она знает, что я смотрю на нее. Чуть подбирает ноги, разводит бедра…
…Стою под горячими струями душа в блаженном бессилии. Вода стекает с груди, смывая остатки стихов. Ли Мэй растирает по моей спине мыльную пену.
– Не хочу уезжать…
В ванной мои слова звучат гулко, несмотря на шум воды.
Ли Мэй прижимается ко мне сзади, обнимает.
До двенадцати надо освободить номер. Обратный билет у нас на час двадцать пять.
Она предлагает посмотреть храм напротив. Собираем вещи.
Стойка ресепшен. Сдаем карточку-ключ.
Ненужные квитанции выбрасываю в урну, закидываю рюкзаки на плечо. Выходим.
Мимо гостиницы строем пробегает человек двадцать: парни и девушки, в джинсах и ветровках.
Бегут неуклюже, с ленцой. Рядом семенит молодой мужчина, в костюме и при галстуке. Выкрикивает речовку, бегуны подхватывают ее.
Прикладываю руку к козырьку бейсболки:
– Здравствуйте, товарищи! – зычно кричу по-русски.
Удивленные пятна раскрасневшихся лиц…
Сбиваются с ритма, едва не налетают друг на друга. Бегут дальше, оглядываясь.
– Это продавцы из супермаркета, – объясняет Ли Мэй. – Не в каждом, конечно, но бывает такое – для здоровья и коллективного духа.
В Шанхае подобного не видел ни разу.
Переходим улицу. Ли Мэй берет меня под руку.
Ее волосы снова собраны под резинку в хвост. Смешная пчела опять заняла свое место.
Высокие ворота. Мощеная площадь перед храмом.
Скамейки, деревья. Лотки с вареной кукурузой.
Дворники в светло-синих комбинезонах. Пахнет дымом.
Храм внешне очень прост: высокая крыша, желтые стены, перед входом – огромная черная курильница. По каждую сторону от нее – застекленная беседка, с символами «инь-ян». Сквозь стекло видны огоньки.
Слабый ветер тащит на площадь дым от воскуряемых палочек: китайцы зажигают их целыми пучками.
Ли Мэй хочет зайти внутрь храма. Я отказываюсь.
– Я и в русской церкви ни разу не был. Ты иди, если хочешь.
Она кивает и идет к ступенькам.
Выхожу за ворота. Вижу стаю голубей – делают круг над кварталом.
За листвой деревьев видна наша гостиница.
Хочется остаться здесь – на неделю, на пару дней, хотя бы до вечера… Взмыть над городом вместе с птицами, увидеть блеск солнца на водной глади, оглядеть с высоты крыши пагод, листву садов, праздные толпы пешеходов, еще раз услышать летящую от воды песню старика-лодочника и – кто знает – вновь услышать тихий, загадочный звон.
Я смотрю в сторону храма и вижу Ли Мэй. Она держит в руках дымящий пучок, подносит его ко лбу, кладет в огонь. О чем она молится, я не знаю.
Скоро приезжает Инна.
Как сказать об этом Ли Мэй – я не знаю тоже.
Накатывает тоска, стою посреди площади, как потерявшийся ребенок, и беспомощно оглядываюсь…
小心
Осторожно!
…Оглядываюсь в изумлении на гомонящий зал.
Лезу в золотистую пачку за сигаретой.
Только полюбуйтесь на меня. Со стороны, наверное, я здорово походил на варана в анабиозе: этакое бревно непонятного цвета с невыразительными глазами-буркалами под серой пленкой, не сразу и разберешь – чучело или настоящий. Хотя со мной проблем нет, я – настоящее чучело, и совершенно очевидно, что живое, потому что только живые могут так хотеть ссать.
Вылезаю из-за стола, с ловкостью далеко не вараньей, но скорее – жабьей. Жабы или лягушки, я не очень разбираюсь, сидят совсем недалеко от меня – в специальном аквариуме, рядом с рыбами и креветками. В одной из жаб я неожиданно узнаю мистера У: то же надменное выражение морды и тот же темный, непроницаемый взгляд.
– Зажарьте мне вот этого! – тычу пальцем в стекло аквариума.
Подходит официантка, стоявшая неподалеку. Повторяю и прошу не ошибиться: именно этого, толстого, мордатого, и назовите его мистером У, прежде чем зажарите.
Конца моей тирады официантка явно не поняла, но мистера У за заднюю ногу извлекли из аквариума – лишь светлые ляжки мелькнули! – и унесли на кухню.
Он пытался извернуться и злобно зыркнуть на меня напоследок.
Я отправляюсь на поиски туалета.
Туалет оказывается на втором этаже. В мужском – две кабинки для «большого дела» и три писсуара. Одна кабинка пуста, я вижу типичное продолговатое «очко» с несмытой кучкой чьих-то трудов. Во второй – дверь нараспашку – сидит на корточках парень в черной футболке и набирает смску на мобильнике.
– Хелоу! – поглядев на меня, приветливо говорит парень и возвращается к своему занятию.
– Не отвлекайся, – бурчу ему по-русски.
Это уже второй мой контакт за сегодня с присевшими по нужде людьми.
Отливаю в писсуар. Выхожу.
Между дверьми мужского и женского туалетов – раковина и зеркало над ней.
Перед зеркалом стоит мадам в бриджах и летней курточке. Симпатичная, лет тридцати, с модной до сих пор в Китае стрижкой «бабетта». Мадам склонилась к зеркалу и выдавливает прыщ на носу.
Терпеливо жду, покачиваясь. Раковина – одна на всех. Однако мадам слишком занята: переходит к области лба, придирчиво рассматривая кожу.
– Вы весьма привлекательны! – делаю ей комплимент по-китайски.
Она поворачивает голову, презрительно оглядывает меня. Уходит, цокая каблуками. Спускается по лестнице, оглядывается.
Мою руки и замечаю, что ширинка распахнута, и из прорехи грустно выглядывает рисунок на трусах – блеклое море и черные пальмы.
Трусы эти мне купила Инна год назад на Хайнане.
Вытерев руки о футболку, застегиваю ширинку и осторожно спускаюсь по лестнице. Перекрытия низкие, об этом предупреждает табличка: «Сяосинь!». По-английски «Mind your head», что правильно, но здесь местная экзотика: «Don't bump!». Это «чинглиш», или китайский английский, умельцев и специалистов в котором в Шанхае – хоть отбавляй. Одни делают русское меню в моей «Нокле», другие переводят таблички в ресторане.
В метро, кстати, написано правильно.
А тут – «Don't bump!» И как это перевести?
Почему-то кроме «Не уебись!» – ничего в голову не приходит.
Сама китайская письменность весьма поэтична, взять хотя бы слово «осторожно». Два иероглифа: «сяо» – «маленький» (похож на полураскрытый зонтик) и «синь» – «сердце» (смахивает на монтировку и три капли крови вокруг нее). Может, особой поэтики в моем описании нет, но как поэтично звучит – «маленькое сердце»…
