До тех пор, пока не пойму – умел ли любить я.
Хоть когда-нибудь…
清晨
Рассвет
– Когда-нибудь мы поймем, какими дураками были… – сказала мне утром Инна.
«Раньше, или сейчас?» – собрался было спросить, но какая, в сущности, разница…
Оставил ее в номере, сонную.
На улице, когда я вышел из гостиницы, было прохладно. Раннее светло-серое утро, без солнца, уже наполнялось жизнью. Катили свои тележки-кухни низкорослые смуглые продавцы. Лениво почесываясь, брел куда-то опухший мужик, на ходу позвякивая связкой ключей. Дворничиха в остроконечной шляпе гоняла метлой влажный мусор. Погромыхивая пустыми еще кузовами, выезжали на работу рикши.
Дождь давно кончился. Я курил на автобусной остановке и разглядывал мертвую зыбь облаков, застывших высоко в небе.
Ли Мэй прислала за вчерашний вечер шесть сообщений. В последнем написала, что не понимает, в чем дело. Хочет поговорить.
Милая моя девочка… Да разве я сам понимаю…
На каждое сообщение я отвечал одинаково:
«Я люблю тебя!»
Наверное, она сейчас еще спит.
Тем лучше.
Город оживал с каждой минутой.
Только что почти пустая улица стремительно заполнялась потоками велосипедистов. Словно пчелиный рой на вылете, они единой живой массой устремлялись к перекрестку, откуда уже раздавались свистки «трафик-ассистентов» и гудки автобусов. Плавно и почти бесшумно выдвигались солидные «ауди» и «вольво», отражая свежевымытыми стеклами и корпусами перламутровое небо. Поджарыми шакалами суетились старенькие такси-«сантаны».
Подошел мой автобус. Удалось втиснуться в него в первых рядах и даже занять место – в конце салона, на возвышении, над рокочущим двигателем. Там я и закемарил, едва не проспав свою остановку.
До обеда отсыпался дома, прямо в одежде завалившись в постель.
Снилось что-то странное.
Голый, я стоял по пояс в воде, холодной и непрозрачной, приседал и, растерянно водя руками, старался кончиками пальцев достать дна, что-то нащупать там, найти.
Схватил нечто скользкое – обеими руками. Выбежал на пустой песчаный берег. Сквозь мои пальцы, будто дохлая медуза, струился, стекал тягучими каплями гнилой кусок мяса.
Гнилое сердце…
Я бежал по мокрому песку, падал, а за мной шустро полз огромный, размером с газетный киоск, сиреневый краб. Когда краб настиг меня и легко перекусил мне клешнями ноги, я, подвывая и тонко скуля, попытался отползти, но руки тоже отлетели в сторону, и вот уже мелькнула перед глазами страшная серповидная клешня, нацеленная теперь на самое мое сокровенное…
Все, что я смог, – это заорать.
Заорал и свалился с кровати.
Телефон попискивал, извещая о пропущенных звонках и сообщениях.
Ли Мэй звонила дважды. Потом написала: «Где ты? С тобой все в порядке?»
В занятиях сейчас обеденный перерыв.
Набрал номер Ли Мэй.
Пять или шесть гудков. Возьми, пожалуйста, трубку.
– Да?
Шум и гомон.
– Привет!
– Привет! Я звонила тебе.
– Да, но я спал. Ты в столовой сейчас?
– Только что пришла. Как ты? Ты где?
– Дома. Слушай, а может, возьмешь что-нибудь, и приходи ко мне? Пообедаем вместе. А то я пока умоюсь-соберусь, в столовую опоздаю. Увидеться с тобой хочу. Очень.
– Я с одногруппниками тут… Ну, хорошо. Давай, конечно. Что тебе взять?
– На твой вкус.
Она пришла минут через двадцать. Едва слышно поскреблась в дверь.
Я уже успел смыть с себя запахи прошедшей ночи и переодеться в чистое.
– Привет!
Глаза настороженные, с легкой обидой в зрачках. Так смотрят дети на родителей-обманщиков.
Забрал у нее пенопластовые судки с едой.
Взял за руку, притянул к себе.
– Привет!
Неуверенно и робко поцеловались.
– Что с тобой?
Прижал ее крепче и поцеловал опять. Губы ее ожили. Руки, лежавшие на моих плечах, потеряли невесомость, погладили спину, обняли.
– Ты ведь не бросишь меня? – уткнулась в мое плечо.
Поцеловал в макушку.
– Что ты…
– Если ты полюбишь другую – просто скажи мне. Обещай.
– Обещаю.
– Правда?
– Самая настоящая правда. Но я никогда не скажу тебе, что «полюбил другую». Потому что люблю только тебя и не хочу любить никого другого.
– Тогда давай скорей есть, а то опоздаю.
Устроились на полу.
Ли Мэй сидела спиной к стене. Я лежал головой на ее бедрах и смотрел на нее снизу вверх. Она кормила меня, смеясь и болтая. Говорила о какой-то своей подруге и ее парне. Суть истории была в том, что парень – по местным меркам красавчик – уезжает на учебу в Австралию, а подруга страшно ревнует и переживает.
– Они спят вместе?
Шутливо хлопнула меня по лбу:
– Конечно, нет. Ты все только об этом и думаешь…
– Ну, тогда это просто детский сад. Они не «парень и девушка», а просто разнополые друзья.
– Они целовались.
– Ха… Я тоже целовался. Еще в детском саду.
– Я почему-то не удивляюсь, – кивнула Ли Мэй, опуская мне в рот новый кусочек мяса. – И, наверное, с лаоши?
– Нет, воспитательницы были некрасивые. Я целовался с поварихой. Она была добрая и толстая женщина. Видела статую Мао на кампусе? Вот, примерно такого же размера. И даже лицом немного похожа. Я хотел жениться на ней… Но мы переехали, и я пошел в другой сад. Пришлось расстаться. Такая вот печальная история, трагедия моей первой любви.
Отсмеявшись, Ли Мэй вдруг спросила:
– Хочешь поехать со мной? На неделю почти. Очень красивые места.
Господи, молил я про себя, только не Хайнань, только не Хайнань…
– Куда? И когда?
– К родственникам моего отца. Его двоюродный брат женится, третий раз уже. Сычуаньские девушки – самые «горячие», так у нас говорят. Кухня острая, а девушки горячие.
Хихикнула.
– Вот папин брат и влюбляется постоянно. Мои родители поехать не могут – у папы работа, а мама с бабушкой будет, та заболела опять. В общем, я должна ехать как представитель семьи. Свадьба будет в Чэнду. А потом поедем в Вэньчуань. Это километров сто от Чэнду, там заповедник, в нем живут панды.
– Я слышал. Гигантские панды.
