— Кроме?
— Кроме того, что у парня было столько денег, что он купил себе аппарат, штамповавший пилюли один в один, как трексан. Видимо, однажды Гарриэт отвернулась, и он сунул на полку пузырек с пустышками. И он ходит ко мне два раза в неделю, пьет их даже у меня на глазах, а его девушка так и этак уверяет, что он продолжает долбиться. Когда я сказал этому парню, он мне в ответ: «Да она совсем без башки… У нее полная паранойя. Сами видите, с кем приходится иметь дело!» Короче говоря, я наконец взял у него анализы, а мужик аж ссыт чистой герой.
— Думаете, я побегу покупать аппарат для пилюль?
— Думаю, вы будете как все прочие приходить и принимать перед кем-то из персонала. Только так.
— Но, доктор, — начал я, потея, как боров, — а как насчет автомобильных аварий? Допустим, я попаду под автобус или что-то в этом роде, и мне ничем нельзя будет снять боль. В смысле, это, типа, кошмар какой-то. Это, типа… опасно!
Он терпеливо вздохнул: «Хорошо, если будете в сознании, звоните мне, договорились?»
— А без сознания? — выпалил я, чувствуя, что побеждаю. И вдруг он позволит мне остаться джанки. — Тогда что?
— Тогда вам повезло, — ответил он. — Без сознания вы не сможете почувствовать боль. Жду вас у себя.
И не сорвался ли я?
Ответ: не сорвался. Пока ехал на такси из больницы домой. Я решил, что лучше не стоит. Мама, я обещаю хорошо себя вести! Больше никаких утечек наличности, которая должна вместо нашего ребенка кормить мои вены. Больше по утрам никуда не сматываемся. Хватит ежедневных обид, страхов и предательств.
Я приехал домой, балдея от небесной голубизны. Один взгляд на Сандру, и все прошло. В больнице во время бесконечных часов потери и возвращения сознания я поймал себя на том, что блуждаю по лабиринтам воспоминаний — полуфантастических, полуреальных — об этой некогда беззаботной, изящной и милой, умненькой женщине, с которой соединил свою жизнь. Я вспоминал ее лицо, когда она смеялась, как она щурила глаза, как она отбрасывала назад свои потрясающие волосы.
Но зайдя домой, я увидел только несчастную жертву брака с наркоманом. Сияющий взгляд отяжеляли мешки под глазами, заставившие бы Санту-Клауса согнуться в три погибели. На губах застыла гримаса непроходящего отчаяния. Ее передернуло от одного моего появления.
Все это бесконечно усугублялось тем фактом, что Сандра уже пять месяцев носила ребенка. Войдя, я застал ее за занятием дородовой йогой.
— Не отвлекайся из-за меня, — проговорил я в мерзкой попытке пошутить, к которой был в те дни склонен. У Сандры, казалось, не нашлось сил даже сказать «привет».
Оставалось только улизнуть в сарай на заднем дворе, где я обычно прятал запас какой-нибудь дури, скрутить самокрутку из пачки и хоть чуть-чуть разогнать дымом свой кошмар, пока я не нашел способ изгнать из памяти все остальное. Уже на следующий день по возвращении в мир кино все стало еще хуже. Почему-то, хотя я преодолел физическое влечение к наркотику, я просто не мог находиться в своей писательской каморке, слушая счастливые визги compadres
[44]
, дружно сочиняющих хитроумные сюжетные зигзаги и находчивые диалоги для милейших Брюса с Сибиллой, ни грамма не нуждаясь ни в каких изменениях сознания. И я слегка дунул. Наперекор докторским советам. Все-таки мне было сложно считать травку наркотиком. Марихуана после эры джанка была для меня пустячком.
Конечно, очень скоро я решил завязать с трексаном и вернуться к гере. Мне недоставало смелости признаться врачу, и изучив наркостопор по «Врачебному справочнику» — библии для нарков, я откопал кое-какие побочные эффекты, от которых вскоре застрадаю.
— Должен вам сообщить, — сообщил я ему. — Эта штука разъедает мне желудок. Постоянно газы. Кажется, что перевариваю пушечные ядра. Кошмар.
Даже Сандра поверила. От моего метеоризма обои отлипали от стен. Несомненно, из-за лекарства. Из-за чего же еще? Сандра полностью на сей счет соглашалась со мной. Она не видела, как в течение трех дней я лопал по пять мисок овсяных отрубей у себя в офисе и догонялся полфунтом кураги, выдувал банку OJ запить фунт фиг, кои поглощал в машине по пути из дома до студии. Я проследил, чтобы никто ничего не проведал. Доктор Дозняк обманулся моими желудочными расстройствами так же, как если бы я намалевал красные пятна на щеках и приперся с заявлением, что от лекарства у меня корь. Однако же он спустил мне на тормозах.
Когда, наконец, я позвонил объяснить, почему перестал принимать трексан, а рядом сидела Сандра за нашим обеденным столом, кивая в знак поддержки, доктор выслушал меня и сказал поступать, как считаю нужным. Я повесил трубку, чувствуя себя целиком оправданным. Одним из наиболее потрясающих качеств нарка является его умение дурить самого себя. На следующее утро я отзвонил Большому Джи и в офисе вмазал полдюжины дилаудидов. Менее чем за полнедели я снова получал удовольствие от химии. Потом, как и обещают в наркологической палате, переносимость у меня вернулась к тому уровню, когда я спрыгивал. Мне требовалось вмазать почти дюжину, чтобы почувствовать, что я вообще мазался.
Итак, события развивались по нисходящей спирали отречений и ужаса, рождение нашего ребенка маячило тенью бомбы, сброшенной так высоко с неба, что можно притвориться, что ее там нет, что она не падает… пока она не взорвалась, и жизнь, как ты ее знал, никогда больше не оставалась прежней.
* * *
Это все правда…
31 марта 1989 года я оказался в стерильной кабинке туалета в отделении акушерства и гинекологии Седарс-Синай, коля себе лошадиную дозу мексиканского героина в то время, как в двадцати футах оттуда моя дочка пробиралась вниз по маточному проходу моей вопящей жены.
Кое-как с окосевшей мордой и окровавленными руками я сумел выползти в нужную минуту и посмотреть, как чудеснейшее существо на земле вылезает из матки в Лос-Анджелес.
Подробности этого радостного и сногсшибательного события — как низко я пал, и как высоко взлетел на приходе — до сих пор горят в моей памяти зловещим огнем кроваво-красных неоновых мерцаний в тумане. Новоявленная мать перенесла все мужественно и благородно. Эпидурал нужен был мне. К счастью, мы делали Ламаз. Но на десятинедельных занятиях дыхательной гимнастикой не говорят, что настоящие отцы должны не просто появиться и сделать упражнения. Они обязаны снять рубашку…
В соответствии с уставом Высшей Лиги Нарков я воспользовался промежутком между заполнением страховой формы и инъекцией обезболивающего перед родами и ускользнул в сортир для новоявленных папаш сготовить себе укольчик. Но едва сбросил ложку, я услышал, как выкликивают мое имя. Одуревший от курсирующей по направлению к мозгам здоровенной порции герыча в честь вступления в отцовские права я выполз из мужской комнаты и явился в палату роженицы. Однако едва я вошел, как доктор Рандомангст выставил страшное требование: нельзя.
