И Нина, тыкаясь своим чудесным подбородочком в мое голое плечо, поднимала на меня голубые глазки. И клянусь, она говорила мне, что понимает. Несомненно, она — и произнося это, наверное, я навечно обрекаю себя на моральную немощность и преступный самообман; но мне плевать, поскольку я чувствовал тогда и чувствую сейчас — она наверняка простит меня.
И каким бы я ни был, я находился рядом. И пускай даже все клетки моего тела умирали, я любил ее. И показывал ей свою любовь. Я держал ее на руках, не отпуская, часами, желая, чтобы она вобрала всю любовь, которую, я способен ей дать. Передать ей свою любовь, чтобы она осталась с ней, когда меня не станет.
— Больше я ничего не могу тебе дать, — шептал я, стараясь, чтобы катящиеся по моим щекам слезы не упали на нее. — Ты еще узнаешь, что с самой минуты рождения тебя любили. Детали неважны. Тебя брали на руки. И ты никогда не почувствуешь себя ненужной. Никогда не засомневаешься в себе. Никогда не ощутишь весь тот стыд, который мучил меня. Ты понимаешь?
В моем опиатовом безумии мои эмоции существовали настолько близко с поверхностью, что почти были выбиты у меня на коже. Словно любовь, которую я так горячо хотел ей привить, передавалась именно таким способом, от плоти к плоти, когда я прижимал ее нежное теплое тельце к своей обнаженной груди.
— Чтобы не случилось, я люблю тебя, — повторял я ей снова и снова. Пока, как я надеялся, слова не отыщут надежное, никому недоступное место в ее голове. В ее сердце.
Никакие дозы любви, подпорченной или искренней, были не способны предотвратить назревающую катастрофу. Спустя несколько месяцев после возвращения мамы с дочкой из трансатлантической поездки последовало своего рода домашнее шоу ужасов из тех, что каналы «Большой Тройки» в плановом порядке впихивают в сериал «Болезни недели». В данной душещипательной истории фигурировали попытки бессовестного папочки в очередной раз развязаться с наркотиками самостоятельно и тайком от женщины, которой очень не повезло делить с ним ложе в японском стиле. А точнее я проглотил горсть гидроокиси хлорала, мягкого снотворного, выписанного несведущим врачом, чтоб помочь хворому пациенту справиться с досадной проблемой бессонницы. Смысл этого действия, насколько сделал вывод мой покрытый волдырями мозг, заключался в том, что я просто отчаливаю, просплю под стимуляторами обычный склизкий, тошнотный, скрученный спазмами адский карнавал, неминуемо сопутствующий всякому отходняку.
Таков был мой план. С той разницей, что на полпути к дому дяди Снузи в вечно повторяющейся сцене в «Байках из склепа», Фишерман из Мэна появился у моей койки. Прямо-таки появился! Угрожающие очертания этого крепкого морского волка в желтой плащовке от шляпы с макинтошем и до бахил по пояс замаячили надо мной. На его густых усах висели анчоусы, а он все задавал мне одни и те же безумные вопросы. «В каком городе ты живешь?», «Когда у тебя день рождения?» И неизменный: «Сколько пальцев?»
Ладно, возможно я действительно играл неосознанно. Возможно я скакал по спальне, словно обдолбанный Джерри Льюис, выделывая беспорядочные фигуры конги. Не могу знать.
Доподлинно известно, что когда рыбак, превратившись в фельдшера в полном облачении пожарника, решил, что я не стою насильственной транспортировки в Камарильо — где закрыли Чарли Паркера — моя жена взяла ход событий в свои руки. Несмотря на свою миниатюрность и хрупкость, Сандра запросто натянула смирительную рубашку на мою промокшую спину. Немногим более активно пришлось потрудиться над засовыванием моих трясущихся нестойких конечностей в какие-то джинсы. То же самое с носками и ботинками. Очень скоро меня стащили с пропитанного потом матраса, привели в относительно негоризонтальное положение и потащили через парадную: в одной лапе ключи от машины, в другой шестнадцать помятых баксов.
Прощай семья. Прощай эрзац порядочной жизни.
Не более чем через пять минут команда скорой помощи при передозировках погрузилась обратно в свою пожарную машину, оглушительный визг тормозов еще висел в воздухе. Я поковырялся с ключами от своего яппомобиля и направился туда, что на языке злоупотребительной индустрии зовется новой задницей.
С того момента выгнанный на улицу, изнуренный наркотой, в расхлестанных чувствах, блюющий в машине, купленной мне ТВ, хотя я и слинял из жизни, которой за нее расплачивался, и пошел по дорогам, настолько расходящимся, что они могли снова встретиться лишь в некой опиатовой иллюзии на небесах или в преисподней.
Я думал, что понимаю, вот в чем вся загвоздка. Только не видел пути ее разрешения.
Я постоянно что-нибудь покупал Нине: в основном по мелочи, блестящие наклейки с животными, дурацкие пластмассовые безделушки по пятьдесят центов… Ничего более серьезного, за исключением редких видеокассет, которые мы ходили вместе выбирать в «Блокбастере». Ее мама терпеть не может весь этот хлам, потому что Нина вечно тащит его домой, и ее жилище превратилось в музейчик копеечных детских игрушек, до колен заваленный колечками с Микки-Маусом, резиновыми игуанами, поломанными бэтмобилями, миниатюрными испанскими консервами, модными четками всех видов, ну и что, блин? Мстить можно по-всякому, как мне кажется, такой вот способ — наиболее безобидный в пост-брачной истории.
Должен, однако, признаться, что подчас немножко боюсь видеофильмов. Иногда днем мы идем ко мне в квартиру, достаем чашку с солеными крендельками, ставим пару упаковок с яблочным соком для нашего совместного пира и усаживаемся на диван.
Надлежащим образом подготовившись, мы устраиваемся поудобнее перед кассетой Мэйделин, которую смотрели пятьдесят семь раз, или «Красавицей и чудовище», виденной примерно раз сто пятьдесят семь, или легендарной «Не плач, Большой Птиц», количество просмотров которого безусловно исчисляется в тысячах.
Не лучший из возможных способов проведения досуга со своим отпрыском. Правда, это не все. Мы редко занимаемся исключительно просмотром кино. Прежде всего мы болтаем. Есть целый мир, мне непонятный, и мне приходится ее о нем расспрашивать. (Ну, например, откуда берутся цыплята. Оказывается, они берутся из-под супермаркета, где специальные леди держат их в страшных пещерах — я на прошлой неделе выяснил. У старого Макдональда нет фермы.)
Потом к нам в гости приходят котята. Микки и Мини бродят туда-сюда, иногда вдруг останавливаются и запрыгивают к ней на колени утащить кусочек кренделя. Очень милая диверсия. А мы еще, конечно, даже не упомянули стремительный набег к компьютеру: поставить раком Кида Пикса, нарисовать чей-нибудь меткий шарж и распечатать его на принтере, или обляпывание ковра во время упражнений с фломастером в очень важных раскрасках. (У малышей больше нет цветных карандашей. Теперь у них маркеры. Не знаю, чем они лучше, за тем исключением, что от них пальцы в кляксах. Ими можно рисовать друг на друге татушки и вообще всячески развлекаться в этом духе.)
Мы немножко читаем книжки — ее любимой неизменно остается творение д-ра Сюсса «Возвращение кошки в шляпе» — хотя стыд мне и срам, что касается чтения, она никогда не выбирает в качестве первого, второго или даже третьего развлечения.
