Хотя Джонсон и превозносил Пеннанта как лучшего путешественника по Шотландии, он назвал свой путевой дневник 1773 г., “Путешествие на Западные Острова Шотландии” и способствовал возникновению моды на Хайлэндз, устойчиво державшуюся от романтиков до современных хиппи, в ущерб более густо населенной северо-восточной прибрежной полосе. Босвелл, сопровождавший Джонсона во время поездки, назвал свои путевые заметки “Журнал путешествия на Гебриды”. И, поскольку, уйма достопримечательностей была сосредоточена на западе, путешественники, направляющиеся в Шотландию, испытывали немного стимулов для поездки на северо-восток. Например, Сара Мюррей, автор “Справочника и полезного путеводителя по красотам Шотландии”, так и Дороти Уордсворт, составившая записки, озаглавленные “Воспоминания о поездке в Шотландию, 1803 г от Рождества Христова”, обе исключили Абердин из своих путевых заметок. Подход Джонсона был более саркастическим.
“Знакомство с городами нашего собственного острова, сделанное со всей серьезностью географического описания, как если бы мы окидывали взглядом заново открытое побережье, внешне производит впечатление довольно фривольного хвастовства; покамест Шотландия по-прежнему мало известна огромному кругу тех, кто может прочитать эти наблюдения, не будет излишним поведать, что под названием Абердина скрываются два города, стоящие в приблизительно миле в стороне друг от друга, но управляются, я думаю, одним и тем же магистратом. Старый Абердин — древний епископский город, в котором все еще можно увидеть развалины собора. Его внешний облик наводит на мысль об упадке, ведь он существовал в те времена, когда коммерция все еще была не развита, и очень мало внимания уделялось удобствам гавани. В Новом Абердине бросается в глаза суматоха города, живущего торговлей, а также все признаки возрастающего богатства. Он построен на берегу. Дома большие и высокие, а улицы широкие и чистые. Они построены почти полностью из гранита, используемого теперь в новом мощении улиц Лондона, хорошо известных своей неспособностью выдерживать тяжести. Гранит же прекрасный и долговременный материал. Я не осведомлялся, какие особенные области коммерции главным образом развиваются купцами Абердина. Производство, бросающееся в глаза незнакомцу — это вязание чулок, для которого, видимо, нанимаются женщины низшего сословия. В каждом из этих городов есть колледж, или на более строгом языке университет; в обоих преподают профессора сходных областей знания, и колледжи проводят свои сессии и присуждение ученых степеней в полной независимости друг от друга”.
Алану явно наскучило чревовещание и он сбросил куклу на землю. Он вытащил яблоко из своего рюкзака и принялся задумчиво его грызть, когда к нам на вершине присоединилась молодая пара. Как только эти двадцатилетние юноша с девушкой решили вернуться к своей машине, и начали спускаться вниз, Алан поднял куклу и Дадли заметил, что Босвелл и Джонсон должны нести персональную ответственность за поток романтиков, наводнивших северо-запад Шотландии. Скотт, Китс, Мендельсон, Тернер, Вордсворт, каждый из них был еще хуже тех, кто последовали за ними. Худшим из худших, согласно Дадли, был Лорд Байрон, посещавший Абердинскую школу латинской грамматики. Дадли заявил, что отчет Уильяма Макгонагэлла о его путешествии в Балморал намного превосходил всю чушь, написанную профессиональными романтиками. Существовал только еще один писатель, взгляды которого на Хайлэндз ценил Дадли, и им был Би Джей, человек, которому воздано должное как утраченному звену между Макгонагэллом и “бессмертным” Брюсом Четвином. Передо мной, когда я это пишу, лежат все принадлежавшие Алану книги Би Джея — подписанные первые издания “И это произошло”, “Край Радуги”, “Закат над Озером”, “Горные Жемчужины”, “Позор Ардврека” и “Шангри-ла Шотландии”.
Перед тем как двинуться дальше, я должна, вероятно, добавить, что мое первое издание “Шангри-ла Шотландии” было не только подписано, можно еще похвалиться почтовым конвертом, адресованным авторской рукой “Мистер Х.Торнзу, 5 Гроув, БИШОПТОН, Ренфрешир”. Последние два слова подчеркнуты, “Ренфрешир” поставлено значительно ниже и справа от “БИШОПТОН”. На конверте напечатана следующая информация: “Шангри-ла Шотландии”. Если не будет доставлена, верните С.Баркеру Джонсону, Стрэт, Гэрлок, Росс-шир”. К конверту были приклеены три марки, две по три пенса и одна на семь с половиной пенса. Все три марки франкированы, с головой Елизаветы II и Шотландским Львом, стоящим на задних лапах. Внутри были два письма от автора мистеру Торнзу, датированные 29/11/67 и 24/10/72 соответственно. Оба письма были написаны на почтовой бумаге с бланком, на первом изображение головы оленя-самца, на втором черный силуэт оленя на горном склоне. Тексты на обоих написаны от руки черными чернилами и включали в себя несколько эксцентричных выделений. Письмо от 1972 года выделялось даже одним особенным эмфатическим выделением красной ручкой.
Я не помню всего, что Дадли рассказывал мне о Би Джее в это первое восхождение на Мивер Тэп, но припоминаю, что он не одобрял авторских замечаний по поводу женщин-водителей и жестов, которые якобы делают итальянцы, когда они чем-то взволнованы. Любимой книгой Би Джея у Дадли была, несомненно, “Край радуги”. В этой работе автор рассказывает в невероятных подробностях содержание некоторых бесед, имевших место, пока он ухаживал за своей будущей женой Фионой. Дадли особенно нравился обмен шутками между Би Джеем и его будущей женой во время их первого свидания на острове Малл. Би Джей объяснял, что у него вышла книга — не уточняя, что он издал ее за свой счет — и он подумывает о написании следующей. Фиона воскликнула: “О, как интересно!”
Дадли находил обращение Би Джея со временем в “Крае Радуги” очень любопытным, особенно если принимать во внимание тот факт, что на форзаце экземпляра Алана под подписью автора были слова, начертанные черными чернилами: “Это правдивая история, С.Б.Дж”. Согласно повествованию в “Крае Радуги”, Стенли Баркер Джонсон или Би Джей начал ухаживать за своей будущей женой Фионой после того, как он опубликовал за свой счет “И это произошло” в 1962-м. “Край Радуги” был издан за свой счет в 1964-м, и автор самоуверенно завершает ее следующим высказыванием: “После затянувшегося медового месяца в Северной Ирландии (включая визит в Замок Блэрни, в пяти милях от Корка, чтобы поцеловать магический Камень Красноречия!), мы вернулись в Дом Грез в Гэйрлоке. Как я уже говорил раньше, мы не испытывали никакого разочарования; разница в возрасте, как ее не порицали, не иссушила нашу великую любовь”. Дадли вследствие этого настаивал, что, вне зависимости от того, осознавал ли это Би Джей или нет, он был пролетарским постмодернистом, поскольку не заслуживающее доверия повествование от первого лица было убедительным подтверждением того факта, что у него не было никакого желания утвердить себя в качестве центрального буржуазного объекта. Несколько дней спустя Алан повторил это высказывание слово в слово, когда описывал “Четыре акра и осел: мемуары служителя туалета” С.А. Б. Роджерса.
Прочитав к тому времени изрядное число книг Алана, и вследствие этого во многом переняв склад его ума и личные качества, я чувствовала себя более чем готовой противоречить аргументам Дадли. Я предположила, что Би Джей был на самом деле Бергсонианцем, а не пролетарским постмодернистом. Вместо того, чтобы обращаться со временем как с однородным явлением, Би Джей чувствовал силу и глубину своих взаимоотношений с Фионой в более, чем оправданном заявлении, что они будут вместе долгие годы, несмотря на то, что период, о котором идет речь, похоже не превышал двенадцать календарных месяцев. Дадли не терял времени, сразу же резко осудив мое замечание, как совершенно неуместное, и настаивая вместо этого, что Би Джей специально прибегал к клишированным нарративным условностям. Разумеется, полнейшая невероятность прозы Би Джея наводила на предположение, что он сам был либо совершенно ненормальный или же просто забавлялся за счет легковерных читателей.
