Спустившись вниз и пройдя через одно поле, мы двинулись вверх по холму на другое, и круг предстал перед нашими взорами, как только мы поднялись. Камни были защищены от пасущегося скота проволочной изгородью. Мы с Аланом были разочарованы, трудно сказать почему. Стоящее на вершине небольшого холма, это сооружение было менее впечатляющим, чем многие другие места, которые мы посещали. Не помогало даже знание истории этого круга. Я ценю хлопоты людей, которые восстанавливали в разные времена эти памятники, но частота и настойчивость таких вмешательств отняли у романтической части моей натуры благоговение перед этой древностью. Наверное, меня отталкивала абсолютная доступность круга. Это был единственный лежащий камень в районе Бучан, обозначенный во всех местных туристических путеводителях. Алан усадил на глыбу Дадли и предложил поговорить о Босвелле и Джонсоне. Я ответила, что, возможно, будет забавным перепечатать их отчеты о путешествии в Шотландию друг против друга, сцена против сцены, чтобы их голоса могли сбивать и путать друг друга. Алан оплакивал консерватизм книжного бизнеса и, как следствие, возможность читать отчеты Босвелла и Джонсона об их поездке только по отдельности.
Когда мы шли к машине, на нас падали удивительно тяжелые дождевые капли. Небеса разверзлись сразу после того как мы достигли “Фиесты”. Наш план состоял в том, чтобы направиться к каменному кругу Беррибра, но, принимая во внимание погоду, мы решили посетить Фрейзерборо. Для проведения досуга в городе предпочительнее было остаться сухими. Дождь все еще лил, когда мы припарковали машину и прошли прямо в кафе, на окнах которого рекламировались каппучино и эспрессо. Кофейный автомат Gaggia был совершенно новый, и, после того, как мы профланировали к стойке и спросили эспрессо, официантка немного озадачилась и спросила, не хотим ли мы каппучино без молока. Алан взорвался, истошно вопя, что нет такой вещи как каппучино без молока. Официантка сказала, что в таком случае она не знает, как сделать эспрессо. Алан орал, что именно этот кофе рекламировался в окне, и мы хотим именно его. Наконец официантка кого-то вызвала и получила инструкции по поводу того, что нужно сделать с мерцающим Gaggia-автоматом для получения эспрессо. В конце концов нам принесли наш крепкий черный кофе в двух чашках для каппучино, заполненных до краев.
Принимая во внимание качество эспрессо, которым нас обслужили, напитки стоили очень дешево. Алан улыбнулся и вежливо поблагодарил официантку, когда она принесла ему какую-то сдачу. Он не собирался особенно заморачиваться и объяснять концепцию эспрессо смазливой девушке из маленького шотландского городка. Жизнь была слишком коротка и, кроме того, прекрасная фигура и благородная наивность официантки вызывали в памяти бычью прозу Эрнеста Хемингуэя. Алан потягивал свой кофе и наша беседа перепархивала с “Прощай оружие” на “Долгое время сожжений: история литературной цензуры в Англии” Дональда Томаса. Последний труд порой касался тех же тем, что и “История порнографии” Хайда, но был расширен в части политики и религии, а иногда автор позволял себе настоящие непристойности. Томас осознавал возможность наскучить читателям, уделяя слишком много времени юридическим вопросам, и всё же в книге уделялось больше места закону, чем хотелось бы Алану. Если говорить о положительной стороне, то Томасу удалось раскопать ряд забавных анекдотов в анналах государственных процессов. Самым лучшим был абзац, повествующий о попытке в феврале 1728 г. наказать издателя Эдмунда Кьюрила за выпуск секретных политических работ, таких как “Мемуары Джона Кера” (правительственного шпиона), а также грязных книг типа “Венера в монастыре” и “Трактат об использовании телесных наказаний”: “Этот Эдмунд Кьюрил стоял у позорного столба на Чаринг Кросс, однако не был забросан камнями и грязью, он не вызывал у толпы враждебности; будучи ловким, хоть и безнравственным человеком, он подстроил дело так, чтобы по всему Чаринг Кроссу разбросали отпечатанные листки, в которых сообщалось, что он стоит там, защищая память королевы Анны. Эти листовки произвели такое воздействие на чернь, что выступать против него стало даже опасным, и когда его уводили от позорного столба, толпа подхватила его на руки и восторженно донесла до ближайшей таверны. Это было похоже на триумф”.
Покончив с напитками, мы решили остаться в Фрэйзерборо, пока не прекратится дождь. Предусмотрительно захватив зонтик, мы предприняли прогулку вдоль гавани, где увидели рыболовецкую флотилию. Это был основной источник благосостояния городка. Затем поблуждали по улицам, занятым различными лавчонками и магазинами, но нашли немногое, на что можно было обратить внимание. Легко понять, как Фрэйерборо приобрел такую скверную репутацию за злоупотребление героином. На лодках делались хорошие деньги, и это отражалось на высоких ценах на недвижимость, рекламируемую местными агентами. Мужчины отправлялись в море на несколько недель рыбачить, затем возвращались домой и ширялись героином до умопомрачения. Там больше не хера было делать. Мы попытались пройти в местную библиотеку, но ее исторический отдел пребывал в полном беспорядке и Алан не смог найти то, что искал. В тот момент, когда прекратился дождь, мы двигались обратно к машине.
Беррибра находился в шести с половиной милях от Фрэйзерборо, и каменный круг мы увидели с дороги. Алан закинул Дадли себе за спину, мы перелезли через ворота и пошли по полю к лежащему каменному кругу. Камни располагались в окружении группы деревьев, они были отгорожены так, чтобы пасшиеся рядом коровы не смогли их изгадить. Стадо заметило нас и со скучающим видом наблюдало за тем, что мы делаем. Как раз тогда я заметила, что одна из “коров” похрапывает и роет землю передним копытом. Поглядев на вымя я увидела вместо него огромный хуй, и почти немедленно осознала, что это чудовище было быком. Я заорала от страха. Алан велел мне заткнуться и стоять спокойно. Примерно через десять минут стадо потеряло к нам интерес и двинулось прочь. Выйдя из-за ограды памятника, мы энергично зашагали через поле в противоположном от стада направлении.
Алан посмеивался над этим инцидентом, пока вез меня обратно в Абердин. Он припарковал машину напротив своего дома на Юнион Грув и мы, еле переставляя ноги, побрели вверх по улице в бистро под названием “Рандеву”. В ту ночь мне снилось, что я потерялась в подземном лабиринте, и когда достигла центра, на меня напал белый бык и забодал насмерть. Я проснулась от собственного вопля. Алан заключил меня в свои объятия, и не прошло нескольких минут, как мы уже занимались сладкой любовью друг с другом.
10
ПРИДЯ В СЕБЯ от непробудного сна, я вытолкнула Алана из постели. Он проспал достаточно долго, у нас впереди был целый день. Мне не терпелось пуститься в путь, и я настояла на том, что дома лучше не завтракать, а перехватить что-нибудь по пути. Мы продрались сквозь густой поток транспорта на Юнион Стрит, затем повернули на север вверх по Кинг Стрит. Алан хотел захватить некоторые книги из своей квартиры, но я убедила его заехать за ними по возвращении в город. Мне не терпелось добраться по крайней мере до Эллона, прежде чем мы остановимся. Сидя за рулем, я рассказала Алану о книге, которую читала — “Долгое время сожжений: история литературной цензуры в Англии” Дональда Томаса. Меня особенно впечатлила глава, в которой готический роман характеризовался как придающий социально приемлемое выражение садизму и нездоровой сексуальности, обнаруженной в запрещенной порнографической литературе. Конечно, как указывал Томас, Мэттью Льюис в “Монахе” перешагнул эту черту, и избежал преследований и суда только потому, что выпустил кастрированную версию своего жуткого шедевра.
