«Важно направить внимание человека в ложном направлении», — подумал он и вспомнил, как они играли в футбол в школе. Ему больше всего нравилось, когда игра содержала элемент обмана. Заставить команду противника поверить в то, что события разворачиваются определенным образом, тогда как на самом деле происходит нечто совершенно иное. Скрытый пас. Финт при обводке. Эта тактика служила его основным жизненным принципом, и он прибегал к ней при первой возможности. Заставить людей недооценить тебя. Внушить им, что ты делаешь одно, в то время как на самом деле ты делаешь совсем, совсем другое. Только такая игра и делает жизнь стоящей.
Когда продавщица вручила ему сдачу, он спросил:
— Что это за тройка из Западного Мемфиса?
Она бросила на него страдальческий взгляд, как будто любое общение причиняло ей физическую боль.
— Это трое мальчиков, которых обвинили в убийстве другого мальчика, — ответила она со вздохом. — Но они не убивали его. Их обвинили из-за того, как они выглядели, — всем этим воинствующим святошам не нравилось, как они одеваются, говорят о готике и Сатане, и вот теперь им грозит смерть, и это несправедливо. О них сняли документальный телефильм.
— Их арестовали?
— Это неправильно. Если ты не такой, как все, — это не значит, что ты обязательно преступник.
— Точно, — кивнул Майкл О’Коннел. — Если ты отличаешься от других, копам легче поймать тебя. Тебе ничего не прощается. А если ты такой же, как все, то можешь делать все, что тебе угодно. Абсолютно все.
Он вышел на улицу, думая о том, что рассказала продавщица. Придерживаясь определенных рамок, в обществе можно действовать почти безнаказанно. Избегай магазинов с охранниками. Нанимайся на такие станции обслуживания, чей хозяин предпочитает срезать углы и на многое смотрит сквозь пальцы. Не кради ничего в работающих круглосуточно магазинчиках типа «Дэри март» или «7-11», потому что их грабили уже не раз и в каждом из них по ночам подрабатывает какой-нибудь коп, прячущийся с двенадцатимиллиметровой пушкой за зеркалом, прозрачным с обратной стороны. Делай то, чего никто не ожидает, и при этом так, чтобы это сбивало людей с толку, но не вызывало повышенной бдительности.
Никогда не полагайся на других.
Для него все это было само собой разумеющимся.
Майкл О’Коннел доплелся до своего дома и поднялся по лестнице. В коридоре, как обычно, звенело кошачье мяуканье и завывание. Соседка, как всегда, выставила сюда миски с едой и питьем для своих подопечных. О’Коннел остановился и посмотрел на них. Некоторые, наиболее смышленые, бросились наутек. Они ощущали угрозу, хотя и не понимали, в чем именно она заключается. Другие, менее сообразительные, крутились поблизости. Он нагнулся и протянул руку, пока одна из доверчивых кошек не приблизилась настолько, что ее можно было погладить по голове. Быстрым и отработанным движением он схватил ее за загривок и понес в свою квартиру.
Кошка дернулась, пытаясь изогнуться и пустить в дело когти, но О’Коннел держал ее крепко. Пройдя в кухню, он вытащил большую сумку на молнии. Эта тварь присоединится к четырем другим в морозильной камере холодильника. Когда их наберется полдюжины, он выкинет их в какой-нибудь мусорный бак подальше от дома и начнет отсчет сначала. Вряд ли старуха способна уследить за каждым из своих питомцев. И разве он пару раз не просил ее уменьшить их количество? Именно ее упрямство служило причиной их гибели, а О’Коннел был лишь орудием судьбы.
Чем дольше Скотт слушал свою бывшую жену, тем сильнее он раздражался. И дело было не в том, что пренебрежительно отнеслись к его интуиции, которая оказалась права. Его злило то, как рассудительно и хладнокровно говорит Салли. Но препираться с ней не имело смысла.
— Я полагаю, — сказала Салли, — и Эшли со мной согласна, что было бы целесообразно, если бы ты приехал в Бостон и, возможно, отвез ее на пару дней к себе домой, где она могла бы спокойно обдумать, какую угрозу может представлять этот молодой человек.
— Хорошо, — ответил Скотт. — Поеду завтра же.
— На расстоянии обычно легче найти правильную точку зрения.
— Это уж тебе виднее, — съязвил Скотт. — И какова же твоя точка зрения?
Салли тоже хотела съязвить в ответ, но передумала:
— Короче, Скотт, ты можешь взять Эшли к себе? Я сама съездила бы за ней, но…
— Но у тебя слушание в суде или какое-нибудь другое дело, которое невозможно отложить.
— Да, так и есть.
— Я съезжу за Эшли. Это, помимо всего прочего, позволит мне наконец толком выяснить у нее, что к чему, и, может быть, мы выработаем какой-нибудь план. Или, по крайней мере, придумаем что-то более конструктивное, нежели бегство из города на два дня. Возможно, мне надо просто поговорить с этим парнем, и больше ничего не потребуется.
— Мне кажется, прежде чем ввязываться в это дело, надо дать Эшли возможность попытаться решить эту проблему самостоятельно. Она должна взрослеть, познавать жизнь…
— Ох, избавь меня, пожалуйста, от этих трезвых и разумных рассуждений! — вспылил Скотт.
Салли ничего не ответила, не желая заводить разговор в тупик. К тому же она признавала, что Скотт в какой-то степени имеет право быть недовольным. Такова была особенность ее мышления. Она рассматривала каждое произнесенное слово как луч света, проходящий через прозрачную призму и распадающийся на множество лучей, каждый из которых значителен. Это позволяло ей с блеском выступать в суде и иногда делало очень трудным человеком в повседневном общении.
— Может быть, мне лучше выехать сегодня же вечером? — предположил Скотт.
— Нет, — тут же откликнулась Салли. — Это внесет элемент паники. Лучше действовать без спешки.
Они секунду помолчали.
— Слушай, — спросил вдруг Скотт, — а у тебя не было подобных случаев?
Он имел в виду ее судебную практику, но Салли поняла его по-своему.
— Был, но только однажды, — ответила она. — Ты мне говорил, что будешь любить меня вечно.
* * *
Наши местные газеты в течение нескольких дней освещали событие, которое вызвало широкий резонанс в Долине, где я живу. Тринадцатилетний мальчик-сирота был взят на воспитание в семью и умер при подозрительных обстоятельствах. Полиция и окружная прокуратура вели расследование, активно участвовала в нем и местная пресса, специализирующаяся на уголовной хронике. Но факты по этому делу были столь запутанны и противоречивы, что доискаться до правды не представлялось возможным. Ребенок был убит выстрелом из пистолета, произведенным с близкого расстояния. Приемные родители показали, что мальчик нашел пистолет отца, стал играть им и тот разрядился. Но не исключено, что он вовсе не играл, а совершил самоубийство. Кроме того, на руках и на теле мальчика имелись кровоподтеки недавнего происхождения, наводившие на мысль об избиении, если не о чем-нибудь похуже. А может быть, между ним и одним из родителей произошла схватка из-за пистолета и тот случайно разрядился. И самый худший вариант — это было убийство. Убийство, совершенное в приступе ярости, отчаяния или неутолимой страсти, либо просто-напросто убийство как следствие неспособности справиться с ударами судьбы.
