— Чем не жизненное кредо? — кивнула Кэтрин.
* * *
Заместитель декана факультета истории искусств сказала, что может уделить мне всего несколько минут. Это были ее приемные часы, и под дверью выстроился целый хвост студентов. Она с усмешкой поведала мне о том, сколько студенческих объяснений, оправданий, вопросов и жалоб ожидает ее в этот день.
— Так что же привело ко мне человека, явно вышедшего из студенческого возраста? — спросила она, откинувшись в кресле.
Я объяснил причину своего прихода как можно туманнее, надеясь, что это побудит ее разговориться, чтобы развеять туман.
— Эшли? Да, помню ее. Это было несколько лет назад. Очень странный случай, надо сказать.
— А чем странный?
— Отличные успехи в учебе, несомненная художественная жилка, трудолюбие, хорошая работа на полставке в музее — и внезапно все это рассыпалось самым драматическим образом. Я всегда подозревала, что виновата какая-то любовная история. Обычно именно тут собака и зарыта, когда подающие надежды девушки сходят с катушек. Чаще всего эти проблемы разрешаются после того, как они пропитают слезами целую груду платков и выпьют несколько чашек горячего чая. Однако в данном случае на факультете ходили самые разные слухи по поводу ее увольнения из музея и ее добросовестности как аспирантки. Но мне не хотелось бы распространяться на эту тему без ее письменного разрешения. У вас, случайно, нет с собой такой бумаги?
— Нет.
Замдекана пожала плечами и криво усмехнулась:
— Тогда, боюсь, я немногое могу вам рассказать.
— Понятно, — сказал я, поднимаясь. — Тем не менее спасибо, что выкроили для меня время.
— Послушайте, — окликнула меня она, — вы не могли бы сказать, что с ней стало? Она полностью исчезла из нашего поля зрения.
Я колебался, не зная, что ответить. Женщина взглянула на меня обеспокоенно. Она спросила меня без своей обычной насмешливости в голосе:
— С ней стряслась какая-то беда? Это было бы очень грустно слышать.
— Да, наверное, можно и так сказать, — ответил я.
37
Разговор, имевший далеко идущие последствия
Скотт медленно выбрался из автомобиля, глядя на мужчину, который, несомненно, был отцом Майкла О’Коннела. Тот все еще угрожающе замахивался топором. Скотт отошел на безопасное расстояние и вздохнул, удивляясь тому, что так спокоен.
— Не вижу смысла размахивать у меня под носом этой штукой, мистер О’Коннел, — сказал он.
О’Коннел-старший дернулся и проворчал:
— Вы тут облазили всю округу со своими вопросами обо мне. Я опущу топор, если вы скажете, кто вы такой.
Скотт сделал каменное лицо и, прищурившись, вперил взгляд в лицо О’Коннела. Молчание затянулось. Наконец О’Коннел не выдержал:
— Я жду ответа.
— Я понимаю. Я думаю над тем, какой ответ выбрать.
Это сбило О’Коннела с толку. Он сделал шаг назад, потом обратно, опять замахнулся топором и повторил свой вопрос:
— Кто вы такой?
Скотт продолжал невозмутимо сверлить мужчину взглядом, как будто топор, занесенный у него над головой, нисколько не волновал его. Тело О’Коннела было одновременно рыхлым и сильным. Над засаленными джинсами нависал пивной живот, мощные руки пестрели татуировкой. Несмотря на холодную ноябрьскую погоду, на нем была лишь черная футболка с эмблемой «Харлей-Дэвидсон» чуть выше пояса. В коротко остриженных черных волосах проглядывала седина. Вытатуированное крупными буквами на предплечье имя «Люси» было единственным, что осталось от его семейной жизни, — не считая сына и дома. Было похоже, что О’Коннел под мухой, однако говорил он внятно и на ногах держался твердо. Очевидно, выпитое лишь выключило сдерживающие центры и слегка затуманило ему голову, что, с точки зрения Скотта, было очень кстати. Он сложил руки на груди и покачал головой, чтобы подчеркнуть, что ситуацией владеет именно он.
— Я тот, кто может доставить вам очень большие неприятности, мистер О’Коннел. Такие, что хуже не бывает, поверьте. Сопряженные с болью и большими огорчениями. Но, с другой стороны, я могу оказать вам немалую помощь. У вас появится возможность неплохо заработать. Так что выбирайте.
Топор немного опустился к земле.
— Слушаю, слушаю. Продолжайте.
Скотт покачал головой. Он сочинял сценарий на ходу:
— Я не веду серьезных разговоров на улице, мистер О’Коннел. Человеку, которого я представляю, уж точно не понравилось бы, если бы я стал обсуждать его дела там, где нас могут подслушать.
— О чем вы толкуете, черт побери?
— Давайте зайдем к вам домой и спокойно все обсудим. Иначе я снова сяду за руль — и больше вы меня не увидите. А вместо меня вас навестит кто-нибудь другой. И этот другой или даже другие, мистер О’Коннел, не будут настроены разговаривать так же дружелюбно, уж поверьте. У них разговор совсем иной.
По всей вероятности, О’Коннелу доводилось в своей жизни произносить и выслушивать немало угроз и подобные фразы на него не действовали.
— Как, вы сказали, вас зовут?
— Я не говорил. Это ни к чему.
О’Коннел колебался; топор опустился еще ниже.
— О чем вообще речь-то? — спросил он не без любопытства.
— О долге. Но здесь я больше ничего не скажу. Вас это может заинтересовать. Принести вам деньги. А может, и не принести. Все в ваших руках.
— С какой стати вы станете давать мне деньги?
— Потому что всегда проще заплатить человеку, чем действовать иначе.
«Пусть поломает голову над тем, что это может значить», — подумал Скотт.
Поколебавшись еще какое-то время, О’Коннел наконец опустил топор:
— Ладно. Пошли. Выслушаю ваши бредни и ваше предложение. Но учтите, я пока еще ни на что не подписался.
С этими словами он сделал широкий жест в сторону своего дома, указывая топором дорогу.
В лесу, за грязной дорогой, которая тянется вдоль реки Вестфилд, есть место чуть ниже Честерфилдского ущелья, где по обеим сторонам реки возвышаются на шестьдесят футов сплошные серые скалы — очевидно, результат какого-то доисторического сейсмического сдвига. В холодное время года это место облюбовали охотники, в более теплое — рыбаки. В жаркие летние дни Эшли с друзьями частенько бегали на речку и купались здесь нагишом.
— Надо использовать обе руки! — строго наставляла девушку Кэтрин. — Крепко держи револьвер в правой руке и обхвати сверху левой, прицелься и нажимай на курок.
