СОУЧАСТНИК
В ЭТОТ ДЕНЬ РОВНО ГОД назад, четвертого числа гибельного месяца июля мне надо было пойти пешком и добираться до дома целую вечность или не выходить из автобуса и просто подождать, пока он обогнет земной шар и вернется обратно в наш старый квартал в Санта-Розе. Это был один из тех дней, когда мои родители были сыты мной по горло, что моя мать любила продемонстрировать мне наглядно, отчеркивая у себя на шее линию ребром ладони. Я, бывало, смотрел на обозначенный ею уровень, а потом на макушку ее головы и думал, что кое-какой запас у меня все же имеется. Мне было тогда восемнадцать — чудесный возраст, достижения которого я ждал всю свою жизнь. По закону тебе можно все, кроме спиртного. Этот пункт меня всегда смешил. Я систематически нарушал правила, установленные родителями, так что они в свою очередь «сняли с себя все обязательства в отношении меня» (отцовское выражение). И не желали терпеть меня ни секунды дольше. Они чувствовали себя так, будто я их использовал. Будто они давали пристанище уголовнику. Однако самым ужасным моим проступком на тот момент было курение травки, которая сопровождает человека с тех далеких времен, когда по земле ходили динозавры.
Все свободное время я проводил в курятнике, где и покуривал. Куры сидели на своих насестах и откладывали яйца. И знаете, со своими маленькими красными глазками и неподвижным взглядом, направленным в никуда, выглядели они куда более обкуренными, чем все укурки моей школы, вместе взятые. А петухи и цыплята в это время носились вокруг, протестуя против моего вторжения. Я, бывало, сидел на полу, окруженный стопроцентно натуральным запахом куриного дерьма, и ни о чем не думал. Я читал, что такое бывает, когда мы проходили в школе экзистенциализм и дзен. Идеальные предметы для какого-нибудь зомби типа меня. А случалось, я думал о будущем, и оно представлялось мне пугающим, но клевым. То, что произойдет несмотря ни на что. В этом и был весь смысл.
Весь ганджубас я держал заныканным в кармане старого плаща, валявшегося у меня под письменным столом, штакеты — в металлической коробочке из-под пластыря, а готовые косяки с гашишным маслом — в пустом пенале для карандашей, который неприметненько лежал позади обычных вроде карандашей. Пока мать не нашла все это и не выбросила. Она сказала мне, что больше не желает видеть ничего этого. Приходилось сидеть на тоннах безникотиновых с «Визином». Но через пару дней я вернулся домой из летней школы обкуренным вусмерть. Отец послал меня на курсы осваивать технику быстрого чтения. Он говорил, что каждый образованный человек должен прочитывать книгу за полтора часа. И вот я на кухне, ловлю зеленых человечков, почти с ног валюсь. Тут мать учуяла аромат и командует: «Вон отсюда!»
Ее палец недвусмысленно указывал на дверь, а потом подошла поддержка в лице отца, спокойного как айсберг, багрового от злости и вооруженного лопатой… Но все это был прогон. Отец стоял там для придания ситуации оттенка сюрреализма. Все вылилось в абсурдную психопатическую разборку. Человек, одетый наподобие моего отца, может только изредка держать в руках лопату, например позируя для снимка земельного участка. Поэтому он всего-навсего врезал мне по яйцам, съездил по коленям и дал в левое ухо. Когда твои родители размахивают полотенцем или, как в моем случае, отделывают тебя лопатой, это конец. Настало время жести. Я пытался было перетереть с ними на эту тему. Кровь сочилась у меня буквально отовсюду. Но они не стали слушать. Они сказали, что сдадут меня в полицию, если я не уберусь. Так что я свалил.
Сел в автобус до Грейхаунда. Очень живописное место. Билл, мой школьный приятель, встретил меня на автобусной остановке. Это в самом центре Голливуда.
Билл — странный тип. Первый раз я увидел его, когда один парень из футбольной команды делал из него отбивную. Билл неудачно сострил в его адрес, сказав, что футболисты вовсе не такие крутые, как хотят показать. Что на деле все они гомики. Последнее слово буквально повисло в воздухе. А за базар приходится отвечать.
Этот комментарий явно пробудил в футболисте кое-какие чувства. Он облизал губы и стал методично расстегивать свою куртку, пуговицу за пуговицей. Затем он повесил ее на забор за воротник и потер руки. Он приблизился к Биллу, как к вкусному ужину. И наконец съездил ему кулаком по лицу как минимум десять раз в очень бодром темпе. А Билл просто стоял как ни в чем не бывало до тех пор, пока чувак не закончил.
Я наблюдал за этим с другой стороны сетки. Это было мерзко и в то же время неординарно. Это было по-своему великолепно. Затем Билл повернулся ко мне. Я подумал: «Черт! Чего он от меня-то хочет?» Его лицо было улыбающимся кровавым месивом. Он был неподвижен, но, похоже, невероятно горд собой: тем, что выстоял или что мог бы выдержать и не такое, а может быть, тем, что это, как ни странно, приносило ему удовольствие. Его губы были так сильно разбиты, что он даже не мог закрыть рот. Я еле сдерживался, чтобы не засмеяться. Он был очень рад тому, что я оказался свидетелем произошедшего.
Я помог ему дойти до кабинета медсестры. Если бы он окочурился, а я бы его бросил, для меня это могло обернуться неприятностями. Он знал, как меня зовут, что было не просто удивительно, а удивительно приятно. Однако разговаривать с ним мне все равно не хотелось. Этот футбольный монстр мог бы наброситься и на меня, если бы только узнал, что мы-друзья. Так что я подумал, что могу ему помочь просто своим присутствием, желательно никем не замеченный. Нос у него оказался не сломан. Насилие сделало нас несколько ближе.
Голливуд всегда поражает многообразием. Куда ни глянь, везде барыги, алконавты, одинокие мамаши с детишками и горы мусора. Впрочем, на самом автовокзале было чисто. Мы обогнули его и направились к дому Билла. Он жил за углом.
Билл жил вдвоем с Бобо — огромным чуваком с черной бородой. Ростом Бобо, наверное, был два десять. Такой полубаобаб-полугорилла. Думаю, эти два фактора объясняют, почему он был основным. Мне позарез нужно было вписаться. Бобо сказал, что я могу переночевать на диване. Я согнул затекшую в автобусе шею и «поблагодарил» от души. «Одно неверное движение, — рассуждал я, — и мне кранты». И выплюнул через левое плечо.
На следующий день Бобо сказал мне, что я могу оставаться, сколько захочу, и что подвал в моем распоряжении, если я реальный чувак. Что за дикий вопрос. Может, я и не был таковым. Но Бобо был из тех, кто разбирается. В реальности и никчемности.
Бобо заявил, что, пока я тут, мне надо на что-то жить. Я вынул кошелек и посчитал свою наличность. Я спросил, на сколько мне хватит восемьдесят пять долларов. Бобо выхватил у меня купюры, заявив, что ненадолго. Он спросил меня, чем я собираюсь теперь заняться. Я ответил, что не знаю. Я чувствовал свою неопытность в подобных вещах. Он сказал, что ищет таланты, а что ты вообще умеешь делать?
Так я начал свою карьеру в шоу-бизнесе. А там, как говорится, главное — связи. Бобо сказал, что проще всего начать с работы моделью. Вначале мне казалось, что я никогда не соглашусь сниматься голышом. Нет, я не стесняюсь своего члена, но я не из тех, кто обожает его и зовет Питоном или Чаки.
Бобо сказал: «Давай посмотрим на твой член». Мне показалось, что я что-то неправильно расслышал, однако на самом деле я прекрасно понимал, что он имел в виду. Для разнообразия я решил не говорить «Что?» и не делать ноги. Я стал развязывать шнурок, но он воскликнул: «К черту этот стриптиз, просто покажи член». Я повиновался и разделся мигом. Бобо посмотрел на него и сказал: «Потряси им немного. Хорошо. А теперь подними». Я подчинился. Он кивнул, а затем прибавил: «Отличные яйца. Теперь повернись. Превосходно: никаких волос, сойдешь за подростка. Прыщи тоже очень кстати».
