Наш гость был не из заграничных, просто он теперь жил там и вернулся домой на промежуток времени, деятельный период, много собраний, много людей, правовед. У нас было две машины. Нас шестеро коллег, трое сейчас вне дома, в карауле. Я и двое других внутри, сын, как сказано, и пожилой коллега, который знал правоведа еще с ранних времен. Один месяц назад армейский персонал стрелял в мужчин и юношей с футбольного матча, некоторых убили, газеты сказали, было восстание, как тоже радио, телевидение, все массовые средства, прислужники Государства. Поэтому правовед и вернулся домой, почему он здесь. До его визита семья думала, что он умер. Они были не из тех, кто следит за событиями заморских новостей, чтобы натолкнуться на его имя в печатных материалах кампаний, политических материалах.
Но я должен сказать, когда стало известно, что он возвращается с визитом, не многие среди нас знали его личность. Нас о ней не информировали. Меня нет. Может надо было взять на веру, может тут не было необходимости, не было, и я так не думаю, были приняты решения. Имя его было знакомо, но я про него не знал. Это мне младший сын все рассказал, всю его историю. Правовед приходил в их дом, когда он был еще мальчиком, и оставался на ночь, туда сходились люди, устраивались совещания. Это было трудное время, последовавшее за смертью его братьев, семья тогда переносила всякие тревоги, карательные меры. Наше «защитное формирование» помогало семье в их борьбе за справедливость, против Совета государственной безопасности, предлагая рекомендации и всю персональную поддержку в вопросах адвокатуры. Мой старший коллега мог рассказать о тех днях, когда проводилась такая работа. Тогда наше «защитное формирование» потратило на это много энергии, на работу по ценности индивидуального человека, так это аргументировалось, но если бы эту энергию можно было потратить где-то еще, успех мог получиться больший. Теперь коллеги такую работу проводить не пытаются. Хотя эти моменты продолжают обсуждаться среди коллег, некоторые аргументируют за возврат к этому.
Родственник или сосед уже покончил со своими историями, и наш старший коллега рассказал о правоведе, объясняя, как тот выдвинулся в поддержке нашего «защитного формирования», как в те ранние времена не было известно о таких профессиональных людях, которые так выдвигались. Никто тогда не предлагал специальной помощи жертвам и горюющим семьям, разве лишь сочувствие и то не публично. Только коллеги пытались довести такие дела до суда, всякие постыдные для людей вещи, скандальное поведение, ужасы и все зверства, а перечислить нельзя, обсудить нельзя, если люди о них не знают. Только коллеги бились над такой работой, работой за сопротивление народа против всех главных начальств, армейских, безопасностей, этих агентств, прислужников Государства. Профессиональных специализированных людей не ставили ни во что, правоведов, докторов, всех профессоров. Немногие предлагали поддержку. А вот один, наш правовед, этот человек был необычен, так его имя и стало известным. Он получал от Государственных агентств все беспокойства и провокации, но продолжал помогать коллегам изучать и осваивать такие вопросы адвокатуры. Тогда против него выдвинули обвинения в терроризме, Государственные обвинители добивались отдать его под суд, чтобы его могли приговорить ко многим годам лишения свободы, ко многим годам. А нынче он проживает в заграничных странах, так делает последние годы. Весь народ радуется визиту правоведа. Да, он жив и не склонялся, не расшаркивался, он был не прислужником подхалимом, но одним из нашего народа, борцом за наш народ все народы. Он по-прежнему трудолюбив на этих заграничных аренах, знаком со многими начальствами, верхними начальствами, знаком с воззрениями нашего «защитного формирования» и высказывается о них, если может где может. Такова правда о ситуации и никого не уважают больше.
Я видел, как мой старший коллега старается ввести семью в эти исторические оценки, указывая на определенные факторы, касающиеся дела их двух сыновей, а также борьбы за каждого человека, как она все еще продолжается. Когда отец не присоединился, мой старший коллега посмотрел на мать, но она тоже, не ответила, не приняла в этом участия, глядя только на детей, на внуков, да, но детей тоже можно научить. Если бы люди это понимали. Дети научатся. Позвольте им. Многие коллеги молоды, молодые, и они научились. Взрослые говорили с ними, ничего не скрывали. Вот и младший сын этой семьи, как он стал нашим коллегой. Изучил ли он мир. И как тут смерть двух его братьев. Следует ли так уж скрывать все от детей. И у меня тоже был ребенок, чья мать где-то нигде, исчезла. Что мы можем сказать. Что мне сказать ей, моей дочери, ничего.
Должны ли мы лгать нашим детям, я так не думаю. Я теперь говорил об этом семье и соседям.
Я говорил дальше о том, как эти старые методы работы привели к неудачам нашего «защитного формирования», принося мало удовлетворения, только внимание от заграничных источников, полезных источников, да, но какая перемена произошла в нашей собственной стране, никакой, перемен не было, никаких, начальства ничего не делали, только смеялись над нами, употребляя все больше безопасностей в наших городах и селах, и сейчас больше, весь армейский персонал. Здесь все это знали. Должны ли мы были отступиться и позволить это. Правовед слушал внимательно, он не курил, я это видел, он всегда курил, а сейчас нет.
Сын семьи возвратился, стоял в дверях, выслушивая, слушая все, что говорилось.
Я теперь рассказывал как при этом визите отечественные коллеги провели с правоведом шесть дней, было подготовлено много собраний, разговоры со многими людьми, неофициальные официальные. Этим утром было одно собрание в городке, присутствовали многие жители. Армейские знали об этом, заняли позиции вокруг здания, провокационно, угрожающе, кричали мужчинам и женщинам, чтобы выходили оттуда, хотели задержать кого-нибудь за драку, такой у них предлог. Те, в этом городке знали, стали бы стрелять и убили. Всего один месяц назад, они перестреляли мужчин и юношей с футбольного матча. Это было очень сложное собрание, мы все еще ожидали информации. Дожидаться еды мы не стали, потом ушли, проехали сюда сотню миль, однако легко, безопасно. Армейские знали о наших передвижениях во время поездки, но не беспокоили, только следили. Это разумно с их стороны, они не могли тронуть этого гостя, заграничные журналисты и индивидуальные люди тоже следят за ситуацией. Сегодня было одно неофициальное собрание, руководители общины и местные коллеги приходят в один дом, мы после тоже уйдем туда. Завтра очень рано нам придется проехать еще больше миль, на одно большое собрание в городе, большом, очень много людей, множество. Там будут армейские, безопасности, конечно. Мы знали об этом, получили предупреждения, как и в эту ночь тоже.
Я немного объяснил, какая сильная напряженность была среди коллег в этой дискуссионной поездке. Чего только с нами не случалось, персональные контакты не появлялись, неудачи, провалы, какой там график, все не по графику и все другие важные факторы неважные факторы, все мелкие детали, не могу перечислить. Люди не думают о времени. Мы можем проехать сто миль, а людям кажется, что мы с соседней улицы пришли, тут за углом. Заходите к нам через десять минут.
Но мы же в сотне миль от вас.
