– Да, но дело еще не улажено, – возразил сержант. – А правда уже вышла наружу.
– Верно, – согласился Хемингуэй. – Я уже говорил, что сегодня утром события для кого-то начали развиваться слишком быстро. Наш добрый дядя Джозеф не принял во внимание Его Величество Всезнайку. По каким-то причинам, которых я пока еще не выяснил, в доме зашла речь о подтверждении завещания, и Старри проболтался. Вряд ли это обрадовало Джозефа. Он бы предпочел, чтобы дворецкий дождался своей очереди.
Сержант почесал голову.
– Версия звучит убедительно, но мне кажется, все это слишком хитро для такого простака, как Джозеф Джерард.
– Потому что ты до сих пор считаешь его плохим актером с добрейшим сердцем. А в действительности он хороший актер, и совсем без сердца. Вспомни все, что слышали об этой рождественской вечеринке. Ты же сам опрашивал слуг!
– Боюсь, я мало что извлек из их показаний.
– Я тоже мало что извлек из того, что они пытались мне сказать. Зато очень много – из тех мелочей, которым они сами не придавали значения. Как насчет того, что Джозеф развешивал по дому всякую мишуру, пока не наступил удобный момент для убийства?
– А что тут такого?
– Все сходится, – произнес Хемингуэй. – Добрый дядюшка Джозеф из кожи вон лез, пытаясь развлечь и развеселить гостей, которые нуждались в этом не больше, чем сам Натаниэль. Добрый дядюшка Джозеф, если уж на то пошло, ухитрился довести своего брата до белого каления. Он играл у него на нервах, причем мастерски. Упорно делал все, что не выносил Натаниэль, начиная с украшения дома и кончая хлопаньем по больной спине.
– Да, потому что он растяпа и вечно все делает не так, – вставил сержант.
– Именно такого впечатления он и добивался, – подтвердил Хемингуэй. – Подожди, я тебе покажу, что бестактность нашего добряка играет ключевую роль в данном деле. Если собрать вместе все фрагменты мозаики, то что мы увидим?
– Джозеф хотел всех примирить.
– Нет! Он раздувал пламя. Если человек хочет мира, то не приглашает компанию абсолютно несовместимых людей в гости к старому брюзге, который точит зуб на каждого из них.
– Но они утверждают, что он пытался все уладить!
– Да, и делал это так, что каждому хотелось схватиться за топор, – усмехнулся Хемингуэй. – Да что там – у меня самого чуть не сдали нервы. Создав в доме взвинченную атмосферу, когда могло произойти все, что угодно, Джозеф выкинул еще один трюк мнимого миротворца: шепнул блондинке Стивена, будто тот должен унаследовать состояние дяди. Якобы для того, чтобы она его приструнила. С твоей точки зрения, это еще одно доброе дело; с моей – гвоздь в крышку гроба Стивена. На свете нет таких идиотов, которые верят, что девушка может хранить доверенные ей тайны. В действительности он хотел внушить нам мысль, что у Стивена был мотив для убийства.
– Простите, сэр, но это уж слишком! – не выдержал сержант. – Уж если я в чем уверен, так это в том, что он обожает своего племянника. Помните, как Джозеф уверял нас, будто убийство совершил человек со стороны? Как твердил, что его брат сам взял портсигар Стивена и отнес к себе в спальню?
– Помню, – мрачно подтвердил инспектор. – Два глупейших объяснения, которым не поверил бы даже ребенок.
– Но вы не можете отрицать сам факт, что он выгораживал Стивена!
– Конечно, не могу, – согласился Хемингуэй. – Потому что данный факт настойчиво совали мне под нос. Единственное, чего я не заметил, так это хоть сколько-нибудь разумной причины для столь откровенной симпатии. После приезда в дом я часто видел дядю и племянника вместе, и Стивен каждый раз обращался с ним грубо. Молодого человека тошнило от одного вида Джозефа, и он даже не пытался это скрыть. Мне не раз доводилось сталкиваться с грубостью среди родных, но такого поведения, как у Стивена, я еще не встречал. Однако Джозефу все как с гуся вода: ни малейшего смущения, никаких обид; он продолжает преданно любить дражайшего племянника.
– Вот именно! В конце концов, он его племянник! Вероятно, он знал его еще ребенком, когда…
– Чепуха! – отрезал Хемингуэй. – Когда Стивен был ребенком, Джозеф странствовал по свету, мастерски изображая хозяина «Гартер инн», столяра Снага, возможно, даже Первого гражданина, не говоря уже о Прорицателе и деревенщине Уильяме
[13]
. Он блуждал за две тысячи миль от своей страны. О племяннике Джозеф знал в лучшем случае лишь то, что он существует на свете. И так было до тех пор, пока пару лет назад он не поселился в Лексэме. Не надо убеждать меня, будто они сразу почувствовали друг в друге родственные души. Любой слуга подтвердит, что Стивен почти не обращал внимания на доброго дядюшку Джозефа. Не считая тех моментов, когда говорил ему гадости. И после этого я должен верить, что дядя от него без ума? По-моему, здесь Джозеф явно переиграл. Абсолютно неестественно любить молодого грубияна, который постоянно оскорбляет тебя на каждом шагу. На самом деле в этом пункте прекрасно разработанный план Джозефа сильно хромал. Стивен в него плохо вписывался. Однако ему удалось убедить наивных простаков вроде тебя, что он ангел и чистая душа. Проблема в том, что я не простак и не верю в ангелов, которые ведут себя как Джозеф – все время стоя на подмостках и расшаркиваясь перед публикой в ожидании аплодисментов.
– Если все так подать… – начал сержант.
– Помалкивай и слушай дальше. Я уверен. Джозеф с самого начала хотел свалить убийство на Стивена, но на всякий случай позаботился о том, чтобы завещание его брата не было признано судом, а также постарался подкинуть нам еще пару удобных подозреваемых, чтобы мы могли ими заняться, если дело со Стивеном не выгорит. Вот почему мы имеем теперь дело с мисс Джерард и ее несчастным драматургом, не говоря уже про контрабандиста Моттисфонта. Думаю, я не сильно ошибусь, предположив, что Джозеф нарочно спровоцировал Ройдона на чтение пьесы, зная, как это разозлит Натаниэля.
– У вас нет для этого оснований, сэр! – запротестовал сержант.
– Нет, есть: он не остановил Ройдона! Хотя наверняка мог бы это сделать, если бы захотел. Но пьесу прочитали, и разразилась буря. Натаниэлю мало было ссоры с Моттисфонтом: он сцепился с мисс Джерард, а потом накинулся и на Стивена. В результате добрый дядюшка Джозеф отлично подготовил почву; после этого ему оставалось лишь зарезать Натаниэля и спокойно смотреть, как мы делаем из себя посмешище.
– Да, но мы не знаем, как он зарезал Натаниэля! – напомнил сержант.
– Согласен, но об этом мы поговорим позднее. Надо признать, проделал он все это мастерски, потому что я до последнего момента ничего не замечал. Джозеф удачно выбрал время, когда все переодевались к ужину и не могли обеспечить себе алиби; зато он позаботился о своем, постоянно беседуя с единственным человеком, которого у нас не было оснований подозревать.
