Можно сказать, это физически ощутимый вестник человеческих несчастий, а вовсе не от грязи. За личной гигиеной мы очень следили. Палатки регулярно убирались, сами постоянно мылись, наголо стриглись, кипятили и вымачивали в хлорке белье. Без толку. Все регулярно проводимые санитарно-эпидемиологические мероприятия ощутимого успеха не приносили.
Привык я к постоянному присутствию вошек довольно быстро и перестал обращать на них особое внимание. Вшивый? Ну и ладно, ничего страшного, если вся бригада такая. Как говорится, бытие определяет сознание.
– А ты почему это решил, что я тут… ну… этим самым занимаюсь, – уже одевшись, хмуро спросил я Леху
– Бывает, – усмехнулся он и, злорадно улыбаясь, рассказал: – В третьей роте есть такой лейтенант Сычин, он первым взводом командует, вот тот постоянно суходрочкой занимается, уходит к позициям, спустит штаны и пошел наяривать. Кончил правой, давай левой! Его ребята сколько раз ловили за этим делом. Кликуха у него Дроч. И сам по себе говнистый мужик. Так и прет от него: «Я офицер, а если ты солдат, то, значит, говно».
– Да и х… с ним, мы свое отслужим, а ему генеральские жопы еще долго лизать, – отмахиваюсь я и в свою очередь интересуюсь: – А ты тут чего делаешь? В час-то ночи?
– Да я это… ну… – теперь уже Леха мнется и смущенно признается: – Я сочинение пишу, мне Акосов приказал.
– А ты про Сычина для потомков поведай! – регочу я. – Как он свое орудие тренирует, – и, глядя на Лехино удрученное лицо, предлагаю: – Давай помогу, о чем сочинение-то?
Леха – узбек, его из горного кишлака призвали. Когда в часть попал, он на русском языке еле-еле говорил. Сначала и очень быстро, всего за неделю, мат выучил. Потом все остальные части речи. Когда я с ним познакомился, то словарный запас у него вполне приличный был. Говорил он совершенно правильно, часто прослаивая русскую речь матерными словами и иногда узбекскими ругательствами, но писал не просто безграмотно – чудовищно.
Командир роты, капитан Акосов, один раз его объяснительную прочитал, так и взъелся на парня. Ротный всучил Лехе томик поэм Пушкина и заставил их читать, а потом и сочинения о прочитанном писать. Каждую неделю Леха носил ему свои творения на проверку. Тот проверяет и все повторяет: «Хреново, товарищ солдат, очень хреново. Будем учиться в личное время, стыдно советскому солдату не уметь грамотно писать». А знаете, какая тема у сочинения была? Так вот упасть и не встать: «Образ Татьяны Лариной в поэме А. С. Пушкина „Евгений Онегин“». Ну и Акосов, ну и шутник. Всяких приколов я уже в армии насмотрелся, но такое, такое изощренное «издевательство» первый раз встретил.
Пока сочинение пишу, Леха мне матерно жалуется на ротного. Очень быстро Леха переводил офицера из мужского в женский род и обратно, то пассивным началом был Акосов, то активным. И скотоложством ротный, по мнению Лехи, занимался, и вступал в не предусмотренные уставом извращенные отношения с боевой техникой и оружием. Слушать его было забавно и интересно, явным литературным талантом обладал парень. Мыслил и говорил исключительно образами.
Сочинение я за Леху написал, пока царапал ручкой по страницам тетрадки, сам все вздыхал: дело в том, что сочинение на эту тему я писал на вступительных экзаменах в институт. Тогда получил «неуд» и загремел в ВДВ. И вот надо же – и тут эта Татьяна Ларина достала. Мистика, однако. Ох, как же мне не нравится эта Таня Ларина, у меня одну знакомую девушку так звали, ну и стерва же она была.
– Ты уверен, что это правильно написано? – подозрительно спросил Леха, прочитав мое творение.
– По крайне мере оригинально, без штампов, – ухмыльнулся я и успокоил Леху: – Не боись, переписывай, посмеются и отстанут.
А на следующий день, вечером, после работ, когда я, маясь от скуки, валялся на койке в ротной палатке, прибегает с дурной вестью Муха и орет на меня:
– Ты чего Лехе подсунул? Его ротный за твое сочинение чуть не убил!
– ?! – резво вскочил я с койки.
– Ротный так визжит, будто ему яйца раздавили и в звании понизили, – продолжает орать Муха.
Я бегом в офицерский домик. «Товарищ капитан… разрешите войти… разрешите обратиться… разрешите доложить…»
– Вот, значит, какое «чудо» к нам с пополнением прибыло, – мрачно констатирует капитан, выслушав историю написания сочинения.
Рядом со мной, переминаясь с ноги на ногу, стоит бледный и растерянный Леха. Сидят за столом и как-то двусмысленно улыбаются командиры взводов. И, стоя передо мной, пышет гневом и внимательно рассматривает меня гвардии капитан Акосов. С офицерским составом второй роты это у меня первая встреча. Акосов – мужик здоровый, весь такой кряжистый, и я с нарастающей тревогой смотрю, как сжимаются и разжимаются у него кулаки. «А за что?» – так и написано у меня на лице.
– Ты что, подлец, про Таню написал? – риторически на повышенных басах спрашивает ротный и возмущенно начинает цитировать и по ходу дела комментировать мое сочинение. Комментарии были угрожающе матерные.
Ну я-то для смеха написал что-то вроде эротической фантазии о том, как Таня известным письмом не ограничилась и так дала Евгению, что он был вынужден отбыть в путешествие для восстановления сил. О быстром росте и ветвистости рогов ее мужа-генерала, когда Таня и Евгений вновь повстречались после ее замужества. Ну откуда я мог знать, что жену Акосова зовут Татьяна, а в девичестве она носила фамилию Ларина?
– Что скажешь в свое оправдание? – злобно глядя на меня, спросил ротный, когда закончил цитировать мое произведение.
Думаю, от мучительной казни меня спасло только то, что в сочинении не было ни одного нецензурного слова, все только аллегориями да намеками ограничивалось, но сильным похабным душком несло от аллегорий и слишком явными были намеки.
– Она мне не дала, – угрюмо признался я, думая отнюдь не о героине Пушкина.
– Ах, вот оно в чем дело… – удовлетворенно снизив рык до нормального голоса, заметил капитан и оставил меня в живых. Чуть подумал и тихо добавил: – А вот я на ней женился.
– Извините, товарищ капитан, – смиренно покаялся я и перевел дыхание, надеясь, что извинениями все и ограничится. Плохо, очень плохо я еще знал наших офицеров.
Акосов, устроив допрос и быстро выяснив, что та Татьяна, которая поступила со мной самым возмутительным образом, к его жене Татьяне никого отношения не имеет, более того, у них разный возраст и их разделяет огромное расстояние, призадумался.
– Ну ладно, я-то, может, и прощу, а Пушкин? – задает мне совершенно бессмысленный вопрос командир парашютно-десантной роты, дислоцированной в составе десантно-штурмовой бригады в Афганистане.
В полной растерянности пожимаю плечами. Откуда мне знать, что Пушкин сделает? Может, просто за свою Таню морду набьет, а то, глядишь, и на дуэль вызовет. Так еще встретиться с ним надо, а это когда еще будет… и в любом случае я не Дантес и на «солнце русской поэзии» руки не подниму.
– Ты, – сильно и больно бьет меня указательным пальцем в грудь капитан Акосов, – назначаешься редактором ротной стенгазеты. Свой первый номер посвятишь творчеству Пушкина в разрезе задач, выполняемых нашей бригадой в Афганистане.
