Все так и вышло. Открыв огонь по распределенным целям, мы связали духов. По окруженному батальону никто из них больше не стрелял. Наш огонь был малоэффективен. Зато и они по нам точно попасть не могли. Во взрыватель мины я, конечно, не попал, зато к своим минометам никто из «духов» больше не сунулся. Они по камням расползлись и отстреливались, мы за своими камнями сидели и постреливали. Обычная перестрелка – это для нас. А вот для них… через полчаса перестрелки по рации Петровский навел на них звено вертолетов, трассерами и сигнальными ракетами мы указали пилотам цели. На духовских позициях от взрывов НУРС
[42]
месиво камней и осколков. После налета «вертушек» прекратился оттуда огонь. А мы все равно не встаем. От дороги, что за горой, уже не слышен гул боя. Не одна наша рота дошла. Остальные, выдвигаясь своими маршрутами, тоже сбили «духов» с их рубежей.
– Отходим! – слышу крик от позиций второго взвода, где сейчас находится командир роты со связистом, и голосом по цепи передается приказ: – Отходим… Отходим…
– Уходим! – повторяю я команду своим бойцам.
Быстро отступаем еще метров пятьсот назад, на исходный рубеж. Перебежками передвигаемся, как говорится, береженого Бог бережет. Сейчас «Грады» начнут бить. Часто так бывало, что реактивные снаряды в полете меняли траекторию и били по своим. Лучше подальше отойти. А то как саданут…
За уклоном горы все собираются повзводно, по группам, переговариваются, рассаживаются, закуривают, пьют воду, кто-то уже и сухари грызет. Только наши посты наблюдения бдят. А так-то почти закончен бой.
Перекличка. Все налицо.
– Слушай, Саша! – подхожу я к Петровскому и спрашиваю: – А сейчас-то зачем «Градами» бить?
Рядом с ротным стоит связист и передает по рации координаты и видимые ориентиры командиру батареи реактивных систем залпового огня.
– Пусть потренируются, – подмигивая и улыбаясь, отвечает довольный офицер. – Может, и орденок кто заработает. Для карьеры офицера орден – большое дело.
Залп! Горы содрогнулись, взрывная волна аж до нас докатилась. Реактивные снаряды ударили по указанной площади. Даже у нас с гор посыпались мелкие камушки, ну и удар. Еще залп – и опять дрогнули горы.
– Передай полное накрытие, и достаточно, – закончив в бинокль рассматривать позицию противника, приказывает Петровский связисту, тот начинает бубнить в микрофон. – Бери своих ребят и проверь, что там, – приказывает мне командир роты и тут же отменяет приказ: – Нет! Ты тут стой. Лейтенант Сокольский! – зовет Петровский своего временного заместителя.
Тот подбегает. Оживленный, радостный. Такой бой, такой бой! Потерь почти нет, «духи» перебиты, окруженный батальон деблокирован. Все почти как на показательных учениях. Грамотное взаимодействие родов войск. Десант, авиация, артиллерия. Комбинированные удары, умелое командование – и противник уничтожен. Вот только потери тут не условные, живые люди с обеих сторон убиты. Нечему тут радоваться, товарищ лейтенант. Я отворачиваюсь, чтобы не видеть его счастливого лица. Чего-то меня на сантименты потянуло, сам же рад, что я жив, а они убиты. Чего ж ты других за то же осуждаешь?
– Бери свой третий взвод и проверь, не осталось ли живых «духов» на их позициях, – приказывает Петровский лейтенанту.
А я, услышав «свой третий взвод», вздрагиваю, потом одергиваюсь: уже не мой взвод, да, уже не мой. Немного жаль, привык я к ним, хорошие у меня ребята.
– Потом выйдешь на господствующую высоту и просигналишь ракетами, – продолжает приказывать он, – если все нормально, то мы за тобой двинем.
– А если там есть живые? – пытается уточнить лейтенант. – Если там раненые, с ними что делать?
– Поступайте по обстоятельствам, – переходя на холодно-служебное «вы», отрубает командир роты.
– Можешь их в жопу поцеловать, – подходя, зло смеется командир первого взвода, он чуть подольше служит и уже знает, что означает «поступайте по обстоятельствам».
Скидываю свой РД, сажусь в тень, приваливаюсь к большому бурому теплому камню и закрываю глаза. Интересно, а вот дома я все это забуду? Или начну сказки про войну рассказывать. Типа какие мы лихие да благородные и какие они плохие. А если я все это расскажу, в том числе и что означает «поступайте по обстоятельствам», то что про нас скажут? Да пусть что хотят, то и говорят! На войне нет правых и виноватых, все, кто воевал, в дерьме измазаны, кто-то больше, кто-то меньше. Есть на войне безгрешные? Да, есть! Только их раньше всех на небеса забирают, нет им места на этой земле, где люди убивают друг друга, на той земле, где идет война.
– Хватит спать, – бесцеремонно расталкивает меня Леха, – давай лучше курнем, я уже и косяк забил.
Он рядом со мной присел – усталый, потный, грязный, мой друг.
– Ты же знаешь, я это не люблю, – вяло отказываюсь я.
– В Союзе такой дури не найдешь, – смеется Леха, в руках у него заряженная джарсом сигарета. – Давай курни за компанию, ну в последний раз.
– Хрен с тобой.
Пряно-острый запах джарса. Еще пара минут, и он начнет действовать. Еще пара минут, и мне все будет смешно, начнет сохнуть горло, невыносимо захочется жрать, и только где-то в глубине моей души будет клубиться и расти печаль. Вот он, кайф афганской войны – одурелый хохот, жажда, голод и затаенная грусть.
На запах косяка подходят рослый рыжеватый Хохол, первый ЗКВ
[43]
, всегда веселый и шустрый Владик, второй ЗКВ, Мишка, полгода как вернувшийся в строй из госпиталя после тяжелого ранения в грудь, четвертый ЗКВ, упрямый, нагловатый Жорик, командир отделения АГС. Шестеро нас, дембелей, для шестерых это последний бой в Афганистане. Кружком сели и еще один косяк забили. Недовольно глянув в нашу сторону, подальше, чтобы не доносился до него запах, отошел Сашка Петровский. Следуя его примеру, ни один из офицеров не подошел, не стал докапываться: «А что вы это себе позволяете?»
– А Сашка молодец, – втянув в легкие дымок афганской дури, говорит Хохол. – Заметили, ребята? Никого из нас в лоб не послал.
– И потерь в роте нет, – приняв от Хохла косяк, заметил Владик.
– У противотанкистов есть, – глухо возражаю я.
– Ну… – тянет Мишка. – Это же не наши…
– А чьи же?
По первому кругу прошел косяк, каждый по затяжке сделал и еще осталось. Вопрос «Чьи же?» все дружно проигнорировали. Да и такое деление было: свои, да не наши. По второму кругу косяк пустили.
– Быть нашему ротному маршалом! – уже хохочет Жорик
– А че?! Отлично! – радуясь, соглашается Хохол. – У нас сыновья к тому времени подрастут, к нему служить отправим.
– Пусть на складах их пристроит! – регочет Владик. – Самая служба, и не хер им в строю делать.
