— Дори конкурирует с тобой! Смотри, он еще превзойдет тебя!
Эрнст кивнул, покачал головой, как лунатик, и прошептал:
— Такого, дорогой мой, я от Дори не ожидал! — При этом он не забыл переложить консервы в свой футляр от противогаза.
Сначала они наполнили свои фляги, порезали лимоны и осторожно протолкнули их через горлышко, потом отпили по большому глотку, снова наполнили фляги и тщательно завернули крышки. Потом они мелко нарезали хлеб и насыпали его в котелки. Дори окликнул Камбалу и, когда берлинец наконец подошел, шикнул на него:
— Бери термос с чаем и раздай напиток. Если бы подошел пораньше, то эти, — он кивнул на Эрнста и Блондина, — столько бы не выпили.
Он прикурил сигарету «с родины» и стал внимательно смотреть, как Эрнст с Блондином уничтожали гуляш.
— После долгой прогулки на свежем воздухе так поесть особенно вкусно, — прочавкал Эрнст.
А Блондин рассмеялся:
— Лучше, чем в Белгороде, не так ли?
Эрнст пропустил шутку мимо ушей и обратился к Дори:
— Может, съешь чего?
— Нет, — усмехнулся тот. — Я уже сыт. А теперь — освободите место. Мне еще надо к ротному. Возить продовольствие — это моя частная инициатива.
Он подошел к мотоциклу, нехотя сел за руль и завел мотор.
— Сейчас же вернусь обратно.
Эрнст вымазал насаженным на кончик ножа куском хлеба соус от гуляша со дна своего котелка, прищелкнул языком и удовлетворенно рыгнул. Блондин продолжал спокойно есть дальше. «Что за обжора! С такой обезьяньей скоростью очистил полный котелок гуляша, да еще полбуханки хлеба!» Он улыбнулся, дочиста облизал свою ложку и сунул ее в сухарную сумку.
— Эрнст, можешь доесть мое? Я наелся до отвала.
— Хм? Пока ты не выбросил?
Блондин закурил: «Я же совсем забыл, надо было еще в полдень это сделать!» Он расстегнулся, достал из сухарной сумки серую оберточную бумагу, оставшуюся от пирога, и присел на корточки.
— Свободное время, можешь как раз здесь и посра…
Эрнст отставил котелки в сторону, продолжая ругаться про себя. Блондин с облегчением улыбнулся, засыпал полной лопаткой земли свое облегчение, снова застегнулся, прицепил лопатку к ремню, как раз на животе, и сказал:
— Теперь опять хочется пить.
— Еще бы! Пожрать, выпить и наложить большую кучу на поле! Может, тебе еще чего-нибудь?
Дори примчался обратно и крикнул:
— Все ясно?
Мимо проезжали бронетранспортеры.
— А что новенького, Дори?
— Сверни-ка мне, Эрнст, штучку, нашему Цыпленку в активе еще понадобятся. Значит, так, мы прорвались, так, по крайней мере, говорят. И так на пятнадцати километрах по фронту, все русские позиции начисто взломаны.
— Только тебе понравилось.
— Знаешь, Эрнст, да. Все шло без меня.
— Пятнадцать километров, — промолвил Блондин и почесал подбородок. — Это настоящая дыра.
— Огромная дыра!
— «Рейх» и «Мертвые головы» тоже проскочили. Тяжелее всего пришлось «Великой Германии».
— Это благодаря их новым танкам.
— А потери, Дори?
— Очень большие. Особенно у передовых рот.
Блондин почувствовал комок в горле, поперхнулся и откашлялся.
— А что дальше?
Дори глубоко затянулся, с наслаждением затянул дым через верхнюю губу в нос, задержал его, а потом выпустил.
— Танки и штурмовые орудия полным ходом идут на Обоянь. Мы бежим следом. А что танки оставили позади себя или не заметили — ну, да вы уже знаете. Иваны, пропустившие танки, назад отходить не могут, но и в плен особо уже не сдаются.
— Значит, теперь пойдем легче.
— Да, — кивнул Дори. — Но до тех пор, пока иван не подтянет резервы. Тогда вам снова придется туго.
— Почему?
— «Почему?», — передразнил Эрнст Блондина. — Не выставляй себя глупее, чем ты и так уже есть, Цыпленок! Надо топать, а если повезет — ехать, пока русские не подтянули резервов. Где они их держат — я не знаю. Но когда они окажутся здесь, то их начнут колотить танки, а мы займемся пехотой. Приблизительно так будет, Цыпленок?
— Точно так. Кроме того, перед вами еще находится пара дрянных районов обороны, противотанковый ров и железнодорожная линия и…
— Ничего себе? И больше ничего?
— И Обоянь!
— Не могу больше слышать этого дрянного названия!
— Тогда я скажу: излучина Псела, — пошутил Дори.
— Что это еще за ерунда?
— То же самое, Эрнст. Первое — название места, второе — ландшафта. Должно быть, прекрасные места с равнинной речкой Псел. Ну ладно, шутки в сторону, я поехал. Возьму еще с собой двух раненых. Счастливо!
Он завел мотор, два раза повернул ручку газа.
— Пока! Вам привезти чего-нибудь особенного?
— Отпускной билет!
Они рассмеялись, Дори помахал рукой, включил передачу, дал газ и так круто развернул мотоцикл, что колесо коляски оторвалось от земли.
— Видел бы это его друг — техник!
— Ему такое совсем не надо. Дори и так каждый раз нарывается на разнос!
— Две странные птички.
— Они нужны друг другу. Один без другого — только полпорции.
Они потащились к отделению. Эрнст бросил две коробки с пулеметными лентами на землю:
— Для Петера и Пауля от Дори!
Ханс посмотрел на них и сказал:
— Можешь их сразу помочь нести.
Они снаряжали ленты, а Эрнст ругался на Дори и на портящий настроение груз патронов. Все рассмеялись.
Ночь была теплой.
Роты двинулись вперед.
Эрнст и Блондин шагали друг за другом. Слева от них — Камбала, Куно и Петер. Справа — Пауль и Йонг. Во главе — Длинный Ханс. Все они были в шароварах с напуском. Преимущество — пыль не так быстро набивается в сапоги. Единственный консерватор — Ханс. На нем — суконные брюки, по дедовскому обычаю заправленные в голенища со складкой спереди. У него необычайно длинные ноги, а из-за короткой маскировочной куртки они кажутся еще длиннее. Полная противоположность ему — Камбала. У него длинная маскировочная куртка свисает почти до колен, как полупальто. Блондин улыбнулся: «Как длинный сюртук в вермахте, так называемый сюртук „в память о кайзере Вильгельме“, также прозванный „курткой от несчастных случаев“, „защищающей колени от солнечных ожогов“!» Куно то и дело оборачивался. Опять они спорили. Петер не встревал.
«Неужели он снова идет с перекошенным лицом, серьезный, мрачный, тупо смотрит перед собой и думает о Вальтере? Пауль и Йонг идут в том же ритме, стабильно. Одного роста, одной комплекции, одно целое. Их объединяет их пулемет. Да… А Эрнст и я? Эрнст снова топает как индеец. Единственный с непокрытой головой. Всклокоченные волосы слиплись от пота. О чем думает? О жратве? О Мюнхене? О бокале холодного пшеничного пива? Пить ему всегда хочется. В крайнем случае, он даже пьет чай с лимоном. Скучно идти вот так, но все же лучше, чем бежать на позицию с дотами. К жаре постепенно привыкаешь. Жажда тоже переносима. Если, конечно, не думать сразу о пиве и о тенистом пивном садике».
