XXIX
Через полчаса достаточно интенсивного минометного огня вражеские батареи вдруг умолкли. Прекратилась винтовочная стрельба, стих гул канонады в глубине правого фланга.
Гвоздев, выполнив поручения взводного и замкомвзвода, взялся за свою трофейную лопату, чтобы углубить нишу в нижней части своей ячейки. Он только вывалил вторую горку земли на бруствер, как вдруг странный звук возник в воцарившейся тишине.
Он шел оттуда, со стороны врага, растекаясь над полем, которое вчера было затянуто пороховой гарью и клубами черного дыма. Черт побери, да это же музыка! «Та-та… тра-та-та-та…» Невесомые трубы с какой-то непостижимой уму дьявольской легкостью порхали над землей, изъеденной воронками и траками вражеских самоходок. Знакомый мотивчик выскакивал из немецких окопов и, стуча молоточками, играючи перескакивал в уши штрафников.
— «Рио-Рита»!.. — мечтательно воскликнул Зябликов, трамбовавший бруствер по правую руку от Гвоздева. — Инструментальная версия. Любимая композиция моей жены…
Сказав последние слова, он глубоко вздохнул. Вдоль обшитой жердями стенки траншеи, согнувшись, подобрался Зарайский.
— Уф… — выдохнул он. — Еще эти чертовы ниши копать… У меня уже руки не разгибаются…
— А ты слышал, что у Пилипчука бойца ранило. Грибов… — ответил Демьян.
— На то она и война, чтобы кого-то ранило, а кого-то и того хуже… — философски заметил Сарай и тут же сам поплевал через левое плечо.
— Жалко парня… Я с Грибовым еще в пересыльном пункте познакомился, — произнес Гвоздев, высыпая очередную порцию сырой земли.
— Какого черта они устроили? — выглядывая из-за насыпи, спросил Зарайский. — Праздник какой у них?
— А ты пойди спроси… — произнес возникший вдруг Потапов. — Прямиком по минному полю.
XXX
Командир отделения всегда появлялся неожиданно, перемещаясь по траншее бесшумно, как истинный разведчик.
— Потапыч! Что за ерунда происходит? — не унимался Зарайский. — То палили из минометов, а теперь вот музычку включили…
— Решили повеселить тебя, Сарай… — отозвался Потапов. — Чтоб ты не скучал от безделья…
Зарайский с ходу всполошился.
— Это кто бездельничает? — с преувеличенным возмущением закричал он. — Да у меня мозоли кровавые!..
— На языке у тебя мозоль!.. — подначил его командир отделения. — Старшина рассказал мне, как ты ему палец чуть топором не оттяпал.
— Так ты видел то бревно, Потапыч?! — шумел Зарайский. — Ого-го, бревно!.. Не знаю, где они взяли это бревно. Для наката! Старшина ж его держал, а оно как поведет, ну и чуть получилось… в аккурат возле пальца…
Страдальческий монолог Зарайского прервал голос, разнесшийся над полем.
— Тише… тише… — зашикал Потапов. — Что это?
Музыка смолкла. В наступившей оглушительной от непривычки тишине репродукторы доносили со стороны немецких позиций громкий голос.
— Русский солдат!.. Жиды-командиры сделали тебя своим рабом, подобно тому, как большевики держат в рабстве твою страну! Мы несем на своих штыках свободу, мы освободим тебя от гнета большевиков и жидов-политруков! Тебя сделали штрафником, но ты не виноват! Переход к нам добровольно, и ты обретешь свободу! Мы дали тебе пропуск, но ты можешь перейти и без него. Просто подними руки и крикни: «Штыки в землю!» Запомни, русский солдат, как звучат слова твоего спасения! Просто скажи: «Штыки в землю!»
XXXI
Ни один выстрел не прервал гремящей над полем речи, и пока Демьян слушал, не покидало его ощущение какой-то странности, которую он все никак не мог объяснить.
— Ишь, шпарит, гнида!.. — с долей некоторого даже восхищения выдохнул Зарайский.
— И не запнется, сволочь… — зло добавил Потапов, перебрасывая в руках ППШ.
— Эх садануть бы хоть очередь, — храбрецом вызвался Зарайский, — чтобы заткнуть это мурло…
— А ты приказ командира помнишь? — оборвал его Потапов. — Не стрелять! Пальнешь — он сам тебя как саданет по сопатке…
Он, качая головой, присел на корточки и прислонился спиной к частоколу жердей, укрепившему стенку окопа.
— Да-а, работают, гады… — хмыкнув, добавил командир отделения. — Уже ведь и знают, что против них штрафной батальон. Разведка у фашистов свой хлеб зря не жрет…
— Ох, и я бы сейчас краюшку хлебушка умял… — мечтательно поддакнул Зарайский.
— Ты его заслужи сначала… Вон махни на ту сторону да приволоки сюда хотя бы одного унтера… — продолжил воспитывать его Потапов.
— А лучше двух, Сарай, — сказал присоединившийся к разговору Довганюк. — По одному в каждую руку. Тогда, глядишь, Мурзенко лично тебе добавки выдаст.
В это время агитатор с вражеской стороны вновь завел свою пластинку, слово в слово повторив то, что говорил в первый раз.
— И не запнется… — отозвался Зябликов. — Гладко говорит, как по бумажке читает.
— Это верно… — согласился Потапов. — Поначалу было подумал, что они в записи речевку гонят. Однако про штрафников у них записано…
Демьян сообразил, что рождало в его сознании странное ощущение, когда он слышал речь с вражеской стороны. Этот чистейший, даже чересчур правильный язык и ни малейшего акцента в голосе, разносимом немецким репродуктором.
XXXII
Небо над полем, разделяющим противоборствующие стороны, наполнилось характерным, шелестящим свистом, переходящим в вой. На позиции немцев справа вырос вдруг сноп вздыбившейся земли и черного дыма. Следом ветер принес и гул взорвавшейся мины.
Шелест рождался и вспухал где-то справа, со стороны леса. Второй взрыв вырос значительно левее первого, в виду взвода Коптюка. Не иначе как начали обстрел минометчики из отдельного взвода штрафного батальона.
Третья мина, как по учебнику, легла точнехонько посередине, в отрезке между двумя первыми взрывами. Репродуктор, продолжавший горланить после первого взрыва, замолк. И «Рио-Рита» вслед за агитатором не появилась.
Старший лейтенант Коптюк вспомнил рассказ взводного из первой роты про обмен трофейных мин на гранаты, произведенный с командиром минометчиков лейтенантом Лазерко. Взводному вспомнился этот молодой, с не по годам серьезным видом, офицер. Из-за невысокого роста он все время ходил, слишком расправляя плечи и вытягивая шею вверх, отчего напоминал чересчур заносчивую птицу. Но, по рассказам очевидцев, во вверенном ему взводе авторитетом молодой командир обладал незыблемым.
Как только выдавалась свободная минутка, подчиненные Лазерко принимались самым тщательным образом штудировать матчасть вверенных им 82-миллиметровых минометов, причем, как правило, все это происходило под чутким и непосредственным руководством лейтенанта Лазерко. Бессчетное количество раз разбирали свои бээмы
[16]
на двуноги, стволы и опорные плиты, а потом снова собирали их воедино.
