Бойцы рады, что груз тягостного ожидания, давивший на каждого с самого утра, оказался сброшен. Штрафники, едва сохраняя вид колонны, где по два, где по трое почти бегом, пригнувшись, преодолевают опасно открытый участок в виду окопов второй линии, где окопались бойцы третьего взвода. Еще недавно здесь все было покрыто ровным слоем бурого грунта.
Сейчас земля вся изрыта воронками. Следы взрывов вражеских мин. Воронки неглубокие, так как земля убита ежедневной ходьбой десятков сапог. Она настолько утоптана, что превратилась в кремень.
В этом направлении бойцы взвода Коптюка каждый день уходят на поле для учебных занятий, а потом возвращаются обратно в окопы. Иногда этот маршрут повторяется дважды за сутки.
XVII
Вот и сейчас «переменники» на ходу вслух рассуждают, куда их ведут. Большинство сходится на том, что ведут взвод опять на занятия. Как нередко бывает, ожидаемое наступление врага отодвигается на неопределенный срок. Получили где-нибудь в штабе соседнего стрелкового полка или самого штрафного батальона новые разведданные и переиграли намеченные сроки. И, значит, снова светит штрафникам нескончаемые занятия по боевой подготовке, с ползанием на брюхе и разучиванием матчасти винтовок, автоматов, пулеметов и противотанковых ружей.
Одних эта перспектива радует — все лучше, чем изнывать от неизвестности в окопах. К тому же лучше бесконечная череда занятий и учений, чем один кровопролитный бой.
Другие, наоборот, недовольны. Им время в траншее, в ожидании боя, вместо отдыха. Эти люди так изнурены, что им совершенно все равно, что будет потом, даже спустя час, полчаса, пусть даже бой и боль, а возможно, и смерть. Их единственная мечта — недвижимый покой, причем именно здесь и именно сейчас. В вывернутых наизнанку условиях, которые создала война, одним из немногих промежутков времени, когда такой покой воцаряется, становится время перед атакой.
В итоге выяснилось, что штрафников сняли с позиций для рытья окопов, а вернее, «карманов». На передний край, для усиления позиций роты капитана Телятьева, в срочном порядке была выдвинута артиллерийская батарея. Вот и понадобилась помощь для того, чтобы в экстренном порядке подсобить закопаться артиллеристам и их пушкам в землю на необходимую глубину.
Расчеты батареи распределились вдоль всей линии. Работа уже кипела вовсю. Прибывшие бойцы разгружали с повозок ящики с боеприпасами, отсоединяли орудия от тягловой конной силы. Лошади, явно не обвыкшие на передовой, вздрагивали и нервно прядали копытами при каждом взрыве вражеской мины. Кто-то из артиллеристов уже зарывался в землю, в тех местах, где командиры орудийных расчетов уже успели согласовать свои огневые позиции с офицерами штаба роты Телятьева. Здесь же, вместе с командиром батареи, находились и самолично капитан, вместе с ПНШ-«вторым» и замом комбата по строевой.
Как только прибыло пополнение Коптюка, бойцов тут же поставили на рытье трех «карманов»: одного, побольше, для 76-миллиметровой ЗИС-3, и двух — поменьше, для 57-миллиметрового орудия и одной «сорокапятки».
Оперативно поделившись на три отделения, взвод с ходу приступил к выполнению поставленной задачи. Всем процессом руководили артиллеристы. Все как на подбор, в батарее оказались рослые, крепкие ребята. Держались они поначалу как-то чересчур сдержанно и молчаливо. Чувствовалась какая-то натянутость и предвзятость в отношении к прибывшим на подмогу штрафникам.
Отделению Потапова и бойцам третьего отделения достался карман для 57-миллиметрового орудия. Его длинный ствол торчал тут же в нескольких метрах. Словно пушка, как живая, терпеливо наблюдала, как люди готовили для нее надежное укрытие от вражеских снарядов и пуль.
Рукосуев, штрафник из третьего отделения, почти сплошь составленного из недавнего пополнения, сам оказался из бывших артиллеристов. Боец не утерпел и, подойдя к орудию, принялся гладить ствол, словно гриву своего верного друга-коня, встреченного после долгой разлуки.
XVIII
— Эй, Рукосуев!.. — попытался в шутку одернуть его Сарай. — Куда руки суешь? Сначала помыть надо!.. С мылом…
Боец даже не обратил на него внимания, настолько он был очарованно поглощен столь близким и доверительным общением с пушкой. Она молчала, словно действительно ластилась к его рукам.
— ЗИС-«два»! — в восхищении воскликнул он, оборачиваясь к своим товарищам. — Нынче и не встретишь в войсках… Раритет. А бьет хорошо. Любую броню — насквозь!
Командир орудийного расчета, артиллерист-лейтенант, согласно кивнул, как бы подтверждая слова Рукосуева.
— Это точно!.. Редкая вещь… — с готовностью подтвердил артиллерист. — У нас в дивизионе — всего таких две. Моя и у лейтенанта Мищенко…
В словах его прозвучала нескрываемая гордость за то, что именно ему и его подчиненным выпала честь воевать с такой особенной пушкой.
Работа закипела без раскачки, с ходу в полную силу. «Переменники», привычные к лопатам, дали в копании большую фору артиллерийским расчетам, хотя на вид красноармейцы-артиллеристы и выглядели более рослыми и физически мощными. Старший лейтенант Коптюк, принимая искреннюю похвалу и благодарность за труд своих подчиненных, внутреннее отметил, что его бойцы за три прошедших месяца действительно здорово изменились. Сплотились, что ли? Все-таки хоть и остались они без офицерских кубиков, а кто-то — и без погон, но в душе все равно оставались офицерами.
В этом и состояла главная сложность для него как для взводного: суметь изменить у них что-то в мозгах, превратить, а где-то — заставить превратиться разнородную массу бывших офицеров в единую боеспособную единицу — взвод бойцов переменного состава штрафного батальона. Не случайно на это упирали все время старшие начальники: и сам комбат, и парторг с замполитом батальона подполковником Чепурко, и адъютант старший.
Вот хоть тот же «переменник» Гвоздев… Старший лейтенант, следуя за ходом своих мыслей, натолкнулся взглядом на бойца, который, согнувшись в три погибели, быстрыми движениями выбрасывал на кромку будущего «кармана» полные штыки земли. Работал он трофейной лопаткой, добытой в бою, в рукопашной. А ведь поначалу было к этому бойцу немало вопросов. Был он какой-то потерянный, равнодушный, наводя апатию на своих сослуживцев.
XIX
Федор внезапно почему-то вдруг вспомнил о Стеше. Ее лицо, такое милое и прекрасное, зримо всплыло у него перед глазами. А ведь за минувшие две недели он ее совсем не видел. Федор вспомнил их со Степанидой разговор, и как этот неуклюжий Гвоздев им помешал, а потом она ушла вместе с ним на ротный КНП. И при чем тут этот, будь он неладен, Гвоздев?
А ведь башка у этого «переменника» на месте. Когда намечали на местности позиции будущих противотанковых препятствий, он немало дельного посоветовал, с точки зрения танкиста. Вот Дерюжный говорит, что он в танке горел. А в плен-то попал. В личном деле черным по белому записано. Ну и пусть что раненый. Старшина Леня Яковлев, получив осколочные ранения обеих ног на волжском берегу, подорвал себя гранатой вместе с окружившими его фашистами. А про без сознания — это еще не факт. И додумать можно. Тем более что голова работает.
