— Тогда проваливай, — Вика совсем опустил шпагу и, потеряв всякий интерес к урке, равнодушно проследил, как тот порскнул за угол и исчез.
Иртеньев спокойно сложил трость, поднял саквояж и огляделся. Хотя стычка произошла в проходе между домами, кто-нибудь мог ее видеть, а значит, оставаться здесь, на Казачьей, было неразумно, и Вика решительно зашагал по улице, направляясь назад к верхнему рынку.
К тому моменту, когда Иртеньев дошел до входных ворот, торговля там уже заканчивалась, но ларьки, выстроившиеся вдоль базарного забора, еще были открыты, и Вика, облюбовав пивной павильон, стоявший как раз напротив давней почтовой станции, вошел внутрь.
Помещение было забито до отказа, и хотя белый костюм здесь просто бросался в глаза, Иртеньев, едва увидев подававшиеся тут, как закуска, маленькие баранки, где из пропеченной корочки проступали крупные кристаллы соли, плюнул на все опасения и, взяв кружку пива, пристроился за крайним столиком.
Какое-то время Вика, не глядя по сторонам, с наслаждением цедил пиво, до тех пор, пока рядом не послышалось угрожающее шипение:
— Ты зачем, дядя-граф, хорошего пацана обидел?
Лениво оторвавшись от кружки, Вика посмотрел на откуда-то взявшегося затрапезного визави, машинально отметил про себя, что у напавшего на него урки таки была кодла и зло отрубил:
— Еще вякнешь, так я тебе кишки прямо здесь выпущу…
Не ожидавший такого ответа дядя вскинулся, а Иртеньев, неожиданно узнав собеседника, весело свистнул:
— Ты когда с кичи слинял?
Бывший сосед по коммуналке, тот самый, благодаря которому Вика угодил на высылку, неиспове димыми путями оказавшийся за его столиком, ка кое-то время напряженно присматривался к Иртень еву, а потом, видимо все-таки узнав, неуверенно про тянул:
— Погодь-погодь, так это вроде как ты…
— Вроде, — ухмыльнулся Вика и жестко добавил: — Забыл, как нам в участке очную ставку делали?
— Ты смотри… — бывший сосед удивленно открыл рот и, наконец-то узнав Иртеньева, тоже заулыбался. — Значит, ты Граф? Ну, если так, то и я Бык…
— Бык, говоришь? — Вика неопределенно хмыкнул. — Так тебя ж, как я помню, вроде Васькой зовут…
— Так и ты, — в свою очередь Бык нахально осклабился, — пока мы в соседях были, Графом не звался… Или все же Граф?
— Ага, панельный, — оборвал его Вика и, на всякий случай уходя от уточнения какой же он на самом деле Граф, коротко бросил: — У тебя хаза есть?
— Есть…
— Где?
— На Бибертовой даче, за архиерейским прудом.
— Знаю, это по Кавалерийской…
Вика действительно знал, куда надо идти. Он даже вспомнил этот архиерейский пруд, обрамленный стенкой из ракушечника довольно большой прямоугольник воды, с проложенной вокруг него уютно-тенистой аллеей. Секунду поколебавшись, Иртеньев отставил недопитую кружку и поднялся.
— Пошли, по дороге договорим.
Услыхав такое безапелляционное заявление, бывший сосед какое-то время, видимо решая, как поступить, еще присматривался к Вике, но потом неопределенно протянул:
— Ну ладно…
Все так же лениво он вылез из-за стола и впереди Иртеньева пошел к выходу…
* * *
Позванивали проушины свободно болтавшихся бандажей верхних полок, дребезжал всеми частями изъезженный донельзя плацкартный вагон, и сквозь закоптившееся стекло висевшего на стенке фонаря едва виднелась оплывшая за ночь толстая «железнодорожная» свеча.
В самом углу, опершись локтями на откидной столик, удобно устроился Вика Иртеньев и, глядя в окно, бездумно наблюдал, как за немытым стеклом неспешно проплывает августовски-жаркая полынная степь.
Время от времени он поворачивал голову, и тогда его взгляд упирался в сидевшего напротив Ваську Быка. За те сутки, что прошли с момента выезда со станции Тихорецкая, где им удалось сесть в поезд, присмотреться повнимательнее к своему спутнику Вике не удавалось.
Поначалу вагон был набит, что называется, «под завязку», и только сейчас, на последнем, самом коротком перегоне, пассажиров наконец-то поубавилось — на тряских лавках сидело всего человек сорок, многие из которых, уже приготовившись к выходу, держали вещи в руках.
А присмотреться повнимательнее следовало. После сумбурной встречи в прибазарной пивной прошло двое суток, и Вике надо было наконец-то определиться, так как до сих пор по-настоящему спокойной минутки, чтобы обдумать сложившуюся ситуацию, ему не представилось.
Уже одно то, что, очутившись в кодле, где Бык оказался кем-то вроде главаря, Вике пришлось все время быть настороже, никак не способствовало размышлениям. Во всяком случае, ночь на хазе у Бибертовой дачи Вика провел без сна, ожидая чего угодно, и смог так сяк «кемарнуть» только в поезде.
Впрочем, сама поездка тоже настораживала. Вика никак не мог уяснить, с какого такого дива в общем-то мало знакомый ему Васька Бык принялся всячески обхаживать нежданого гостя и даже сам предложил дальше ехать вместе.
Благорасположение бывшего соседа распространилось так далеко, что он, критически проследив, как Вика меняет свой вызывающий костюм на одежду попроще, дал ему свой картуз, а для перевозки вещей вручил плетеную дорожную корзину.
Причем все это Бык проделал втайне от своих дружков, что тут же натолкнуло Вику на одну мысль. По любому раскладу выходило, что Бык по каким-то причинам решил бросить кодлу, а вот зачем он настойчиво увязывался вслед, Вике было неясно.
Вообще-то сейчас, когда опасность столкновения со всей кодлой исчезла, а сама шпана осталась далеко, Вике даже до некоторой степени было интересно, с какого-такого дива патентованный уголовник Васька Бык потащился за ним.
Откровенного разговора оба пока избегали, и Вике оставалось только строить предположения, на всякий случай успокаивая себя тем, что теперь-то ему ничего не стоит, соскочив на любом полустанке с поезда, избавиться от Васьки, а вместе с ним и от всех своих опасений.
Но пока все оставалось по-старому. Дребезжащий вагон не спеша катился к конечной станции, Васька Бык безмятежно дремал на своем месте, и единственно, чего опасался Вика, так это того, чтоб корзина, засунутая на третью полку и ерзавшая там от постоянной тряски, не свалилась ему на голову.
Из этого почти полудремотного состояния Иртень ева вывел короткий и неожиданно громкий паровозный гудок. Вика торопливо выглянул в окно и увидел, что их вагон, заметно уменьшая ход, как раз проезжает мимо станционной будки, за которой виднелись подъездные пути и стоявший у разгрузочной рампы товарняк.
Среди пассажиров началось общее оживление, все начали доставать вещи, а наиболее нетерпеливые, держа перед собой узлы и баулы, уже заторопились к выходу. Вика тоже поднялся, снял с верхней полки свою корзину и, поставив ее рядом с собой, кивнул тоже начавшему суетиться Быку:
