Не отвечая, дядя Викентий щелкнул замками, откинул кожаную крышку, вытянул вместе с постелью вмонтированную в середину койку-«сороконожку» и сделал почти цирковой жест.
— Прошу! Фирма «Гюнтер»! Все для офицера!
— Ой, чуть не забыл! — Виктор метнулся в коридор и почти сразу вернулся, держа в руках новенький офицерский китель. — Вот, дядя, тебе подарок…
— Мне?
Дядя Викентий вопросительно посмотрел на Элю и, сбросив штатский пиджак, с удовольствием натянул китель, который пришелся ему как нельзя впору.
— Ой, дядя Викентий, — захлопала в ладошки Эля. — Вы прямо как офицер!
— Почему как? — удвился дядя Викентий.
— Ну, как же, а вот… — Эля показала на ордена Виктора.
— Это?
Дядя Викентий заговорщически подмигнул племяннику, наклонился над своим бездонным чемоданом и вытащил из какого-то карманчика полоску приколотых к картонке царских наград. Приложив ее к кителю, он повернулся к Эле и спросил:
— Ну, как?.. Так лучше?
— Ой, как здорово… — начала было Эля и вдруг спохватилась. — Можно, вы тут пока сами, а я побегу к Стефе, а то ж дядя с дороги, проголодался, наверно.
— Ну побеги, милочка, побеги. А мы быстренько…
Дядя Викентий посмотрел вслед девушке долгим, задумчивым взглядом и повернулся к племяннику.
— Ну что ж, Витенька… Кажется, отмолила мать у Бога и для тебя счастья кусочек.
— Она тебе понравилась? — Виктор мгновенно догадался, о чем речь.
— Очень… И смотрит на тебя… Я заметил… Так что не сомневайся, благословляю. Можешь делать предложение, и, поверь мне, тебе здорово повезло.
— Да я сам порой и думать боюсь… Так сразу…
— Ну почему сразу? — вздохнул дядя Викентий. — Война, окопы, а до того нам разве сладко жилось?
— Я помню…
— Ну и хватит об этом. Про то, как на фронте было, поговорим после, а пока я вот что знать хочу… Тут как, тихо?
— Какой там! — Виктор махнул рукой. — Тихо более-менее здесь, в городе, зато в горах, селах — кругом стрельба.
— Ну что ж… Замечательно!
— Что ж тут замечательного? — удивился Виктор.
— Витенька, мальчик ты мой, пойми: этим мы не нужны, только когда стреляют. Значит, пока есть настоящие враги, им не до нас… И все! На этом кончили. Пошли, там вроде как накормить нас собирались…
* * *
Вечером, когда дядя Викентий все осмотрел и устроился, в столовой был накрыт праздничный стол. В самом центре его высилась бутылка шампанского, а рядом, как часовые, выстроились коньяк, водка с белой головкой и кагор. Немного в стороне, как символ возврата доброго старого времени, стояла хрустальная розетка, до краев наполненная красной икрой.
Еще раз осмотрев стол и убедившись, что дядя Викентий и Эля уселись рядом, Виктор взял водку, круговым движением сорвал пробку и наполнил рюмки.
— Давайте-ка для начала выпьем.
— Ну что, со счастливым свиданием? — спросил дядя Викентий.
— За вас, дядя, — улыбнулась Эля.
— За вас, детки…
Все молча выпили, и неожиданно дядя Викентий смахнул с уголка глаза неизвестно откуда взявшуюся слезу.
— Витенька… Признаюсь… Не чаял…
— Дядечка, — наклонился к нему племянник. — Да я ж сам до сих пор не могу поверить… — Виктор тряхнул головой и провел над столом рукою. — Ни в это, ни даже в то, что я сам здесь…
— Да, досталось тебе… — вздохнул дядя Викентий.
— А тебе разве нет? — возразил Виктор.
— Ну хватит, хватит! — дядя Викентий сам налил в рюмки. — Предлагаю тост за свободу прекрасной полонянки!
Эля немного смутилась, благодарно глянула на дядю Викентия и собралась было ответить, но Виктор опередил ее и, слегка рисуясь, высказался:
— Правильно, дядя, за мой главный и лучший трофей!
Эля бросила на него недоуменный взгляд, и дядя Викентий, мгновенно уловив бестактность, засуетился:
— Эля, деточка, ты на нас, солдатню неотесанную, не сердись… Ты вот икорки попробуй. Чисто российская…
Сам Виктор, однако, ничего не заметил и, не обратив внимания на возмущение Эли, поинтересовался:
— Где ж ты икру раздобыл, дядя?
— Сподобился. Сосед у меня там был, снабженец, через него…
Эля старательно допила водку, поставила рюмку на стол и спросила:
— Дядя Викентий…
— Да, деточка?
— Ну война, это я понимаю… А вот вы тоже сказали, досталось…
— А-а-а, вот ты о чем… Да, видишь, его отец в ту войну погиб, а потом и мама его, сестра моя, умерла. От тифа. Да и у меня, признаться, жизнь не заладилась… Ну, да не обо мне речь. В общем, когда там, у нас, мало-помалу успокоилось, я его в детдоме нашел, и дальше мы до самой войны, почитай, вместе…
— И теперь вместе! — Виктор снова взялся за бутылку.
— Именно на это я и надеюсь.
Отвечая Виктору, дядя Викентий многозначительно посмотрел на Элю, однако племянник опять не понял намека и, отвечая на какие-то свои мысли, жестко сказал:
— Ну уж нет… Теперь мы сами хозяева…
А дальше все пошло своим чередом, и, когда ужин закончился и со стола было убрано, Эля и Виктор, пожелав дяде спокойной ночи, спустились в свою комнату. И тут Виктор, чувствуя, что радостный хмель ударил ему в голову, притянув Элю к себе, чуть-чуть развязно высказался:
— Мадам… Разрешите предложить вам руку и сердце!
— Что? — Эля резко отстранилась и с возмущением посмотрела на Виктора. — И ты считаешь, что ты меня ос-част-ли-вил?
— Ты чего, Эля? — Виктор никак не мог понять столь резкой смены ее настроения. — Я же…
— Я же… — передразнила его Эля. — Обратился, как к стенке… Да я… Я… Даже разговаривать с тобой не желаю!
— Ты что, отказываешь мне? — так и не поняв, в чем дело, искренне удивился Виктор.
— Если ты так говоришь, то считай, да!
— После всего… Всего… И даже этого? — с внезапной злостью Виктор показал на кровать.
— Ах, это? Ну конечно, конечно… Это хоть сейчас! — Эля отступила на пару шагов и внезапно принялась срывать с себя одежду. — Извините, я забыла, кто тут хозяин, а кто трофей! До послуг пана! И днем и ночью! Прошу!
Содрогаясь от едва сдерживаемых рыданий, Эля упала на кровать, а Виктор какое-то время молча смот рел на нее и вдруг вышел в коридор, с треском затворив за собой дверь. Через какую-то минуту он уже был в комнате дяди Викентия и, увидев, что тот не спит, возмущенно выкрикнул:
— Она мне отказала!
