Наутро, позавтракав вместе со всеми, Кобылянский прихватил свой так и остававшийся пустым сундучок и вышел вслед за хозяином, собравшимся запрягать. Отойдя к воротам, полковник посмотрел сначала на отдававшую серебряным блеском богатую оцинкованную крышу, а потом в глубь двора.
Там, у высокой колоды, были привязаны крупные, сытые кони. Они спокойно хрумкали овес и поблескивали крутыми, лоснящимися крупами. Вчера вечером, это полковник помнил точно, коней там не было. К тому же это были совсем не выездные лошади, а верховые.
Пока Кобылянский прикидывал, что бы это могло значить, хозяин подогнал телегу к воротам и, явно заметив интерес полковника, с двусмысленной ухмылкой заметил:
— Нам, ваше степенство, пока не на них… Садитесь, поехали.
Полковник, на всякий случай пропустив многозначительное замечание мимо ушей, уселся, мужик тряхнул вожжами, и застоявшаяся лошадь, сразу взяв с места, чуть ли не рысью вылетела из ворот на широкую деревенскую улицу.
Плохо накатанная колея шла лесом. Шумели деревья, позванивала сбруя, мужик, время от времени, что-то напевал, а полулежавший в задке телеги Кобылянский тем временем обдумывал, как быть дальше. Собственно, вариантов просматривалось всего два: или, оставшись здесь, затаиться, или прямиком, не взирая ни на что, махнуть за кордон.
Правда, лошадки, стоявшие во дворе у колоды, навели Кобылянского на кое-какие размышления. Нет, строевые, скорее всего казачьи, кони появились там конечно же не случайно. То, что это могли приехать «красные», полковник даже не допускал.
Во всяком случае, тайные соглядатаи всегда стараются приехать понезаметнее, про появление военных сразу бы знала вся деревня, и уж, пожалуй, ни за что явно зажиточный хозяин не насыпал бы чужим коням за просто так по полной мере овса.
От долгого лежания бок у Кобылянского малость затек, и полковник, свесив ноги, сел поудобнее. Мужик, сидевший на передке телеги, услышал возню и оглянулся.
— Может стать, ваше степенство?
— Не надо, — отозвался полковник и вдруг, поняв, что внимание возницы совсем не случайно, неожиданно для себя спросил: — Слышь, у вас тут как теперь, люди через кордон ходят?
— А чего не ходить, знамо ходят…
Мужик закинул руку за спину, ловко почесал себя кнутовищем между лопаток и, не дожидаясь следующего вопроса, начал пояснять:
— Вот вы, ваше степенство, интересуетесь, ходят аль нет. Конечно, как не ходить. Вон казаки, особливо те, кто с теперешней властью не согласен, и вовсе в Трехречье переселяются. Манзы, те само собой, туды-сюды шныряют, тут для них и панты, и жень-шень, и пушнина, а как повезет, то и золотишко. Чего говорить, — мужик сокрушенно вздохнул, — край у нас богатющий, а у тех китаезов один гаолян, да чумиза…
Кобылянский удивленно посмотрел на спину рассудительного мужика и осторожно пустил пробный шар:
— А как власти, не препятствуют?
— Той власти, ваше степенство, — мужик насмешливо хмыкнул, — не до препятствиев, кабы самим удержаться. А вы про кордон…
— Конечно, ежели кони в теле, то и кордон не преграда… — вроде как сказав лишнее, оборвал себя на полуслове Кобылянский.
Ожидая, что он сейчас услышит, полковник замер, но его возница с готовностью подхватил:
— А можно и без коней, таежными тропками, на Шилку через Газимур. Да вы, ваше степенство, со мной в прятки-то не играйте… — Мужик резко повернулся и с прищуром посмотрел на Кобылянского. — Вы как, туды уйдете, али с нами останетесь?
— Еще не знаю, — вполне искренне ответил полковник и, сам того не заметив, улыбнулся сметливому мужику…
* * *
«Русская рулетка» в польском клубе сделала Тешевича по-настоящему популярным. Окрестное общество еще долго обсасывало все перепитии скандала, и кое-кто, не утерпев, прибывал с визитом прямо в усадьбу, чтобы засвидетельствовать почтение и заодно узнать все из первых рук.
Однако поручик предпочитал вести себя уклончиво, словно не понимая осторожных намеков, зато Пенжонек, наоборот, охотно снабжал визитеров всеми подробностями, заодно прозрачно намекая, что, судя по родословной, пан Тешевич состоит в дальнем родстве чуть ли не с самим Сапегой. Так что вследствие такой хитрой политики многоопытного Пенжонека панство окончательно признало Тешевича своим, а тот самый юнец, пан Залуцкий, чтобы избежать насмешек, предпочел перебраться в Краков.
К своей неожиданной популярности Тешевич остался, в общем-то, равнодушным и менять устоявшийся жизненный ритм вовсе не собирался. Больше того, всегдашняя апатия навалилась на него с новой силой, и он не только ни к кому не поехал с ответным визитом, но даже не пожелал ответить на записку пани Стефании, где она очень осторожно попеняла ему за невнимательность.
Правда, весточка от красивой дамы не оставила поручика равнодушным, и он даже целый день думал о странностях женской логики, но так ничего и не предпринял. Он просто опять погрузился в обычное состояние, оставив за пределами сознания всю эту суету, как нечто существующее само по себе и не имеющее к нему ровно никакого отношения.
Вновь потекли размеренные дни, но разрядка, полученная в клубе, возымела действие, и бездушное отупение отступило, уступив место интересу к книгам. Теперь Тешевич часами валялся на оттоманке в своем кабинете, но вместо того, чтобы как прежде бесцельно смотреть в окно, взахлеб читал читанные-перечитанные еще в детстве книжки, нередко находя на отдельных страницах пометы, когда-то сделанные им самим.
Чтение разбудило мысль, и порой Тешевичу начинало казаться, что война и революция — это большая темная яма, куда он провалился, и только теперь понемногу начинает выбираться обратно. Порой Тешевич прерывал чтение и думал о том, как могла бы сложиться жизнь, не будь того вселенского хаоса, но довольно быстро всплывавшие в памяти воспоминания заставляли опять искать забвения в выдуманном книжном мире. Складывалось впечатление, что уже никакая сила не вытащит хозяина из кабинета, но неожиданное приглашение пана Ронцкого, очень настойчиво звавшего принять участие в совместной охоте, вынудило поручика задуматься.
Сначала Тешевич хотел послать вежливый отказ, но, по зрелом размышлении, согласился. Видимо, тяга к общению начала возвращаться, да и аромат женских духов, шедший от письма Ронцкого, напомнил Тешевичу такую непосредственную панну Анелю. В общем, как бы там ни было, а в назначенный час поручик приторочил к седлу свою австрийскую двухстволку и налегке отправился в гости.
Усадьба пана Ронцкого расположилась на опушке леса недалеко от шоссе. Тут же протекала небольшая речушка, выше по течению пойменный луг переходил в болотистое редколесье. Во всяком случае, насколько Тешевич мог судить, такая местность сулила весьма богатую охоту.
Близость к шоссе позволила кое-кому из гостей прибыть на автомобиле, и когда Тешевич въехал во двор, его взору предстала яркая картина смешения прошлого с настоящим. У длинной коновязи стояли верховые лошади, здесь же теснились коляски, а рядом с ними, наполняя двор сизым дымом газойля, фырчали моторами несколько спортивных авто, никак не вязавшиеся с патриархальным бытом усадьбы. Когда егеря и доезжачие вывели возбужденно гавкающую свору, это ощущение усилилось еще больше.
