— А ведь это же все продать можно…
Между людьми словно пробежала искра. Офицеры начали переглядываться, словно не понимая еще, как воспринимать эту фразу, но всем им было ясно: оружие и все остальное имеют здесь свою цену, а значит, за них можно выручить совсем неплохие деньги, которые помогут каждому хоть как-то устроиться по крайней мере на первых порах…
Однако у оказавшегося здесь же полковника Костанжогло, по всей вероятности, имелись совсем другие планы, так как он немедленно вскочил на винтовочный ящик и, возвышаясь над всеми, взволнованно выкрикнул:
— Господа!… Господа, прошу вас, не забывайте, мы воинская часть российской армии!
— Па-а-звольте с вами не согласиться!… — Молодой черноусый подполковник неожиданно перебил Костанжогло и, по-гвардейски грассируя, заявил: — Мы, если позволительно так выразиться, являемся всего лишь временным воинским формированием, созданным с одной целью — оторваться от «красных» и уйти в Маньчжурию. Поскольку задача выполнена, ни о какой дальнейшей воинской деятельности речь идти не может…
Выражавшегося так гладко подполковника Яницкий не знал, он только помнил, что гвардеец присоединился к отряду уже далеко за Омском и виделись они раза два при общем построении.
— Да что вы несете… — возмущенно выкрикнул стоявший чуть впереди Яницкого капитан в шинели с подпаленным у костра рукавом. — Какие формирования?… Какие задачи?… Опомнитесь, господа!…
Вот этого капитана Шурка знал хорошо. Бывший раньше у Каппеля, он одним из последних прибился к отряду Костанжогло и сразу стал известен своим крайним максимализмом. Тем более было удивительно услышать сейчас от него просто-таки безапелляционное заявление.
— Господа, господа, успокойтесь! Как вам не стыдно митинговать… — никак не ожидавший такого афронта Костанжогло растерянно замахал руками. — Поверьте, я полностью понимаю ваше состояние, но поймите и вы, нам надо сохранить единство хотя бы на первое время…
— А зачем? — выкрикнул кто-то, стоявший позади Яницкого.
— Зачем? — Чувствовалось, что Костанжогло уже овладел собой. — А хотя бы затем, чтобы с выгодой реализовать наше имущество, вам же выделить хоть какие-то деньги на первое обустройство, отпустить гражданских, сопровождавших отряд, и выделить наиболее боеспособную часть нашего отряда.
Последнюю часть тирады Костанжогло произнес на пониженных тонах, отчего у Шурки возникло твердое убеждение, что полковник говорит не просто так, а у него имеются какие-то свои, явно далеко идущие планы…
Неожиданная догадка подтвердилась быстро. Едва общее возбуждение улеглось, Костанжогло догнал собравшегося было уходить Яницкого и остановил его прямо в дверях пакгауза.
— Поручик, я заметил, вы не митинговали, почему?
— Не вижу смысла…
Шурка повернулся и недоуменно посмотрел на Костанжогло. В свою очередь полковник как-то странно прищурился и, выждав некую паузу, спросил:
— А вы какого мнения?
— О чем? — не понял Яницкий.
— О дальнейшем…
— А-а-а… Дальнейшее, господин полковник, более чем ясно: или в сторожа, или в дворники, тут уж как повезет…
— Ну зачем же так пессимистично? — Костанжогло дружески потрепал Яницкого по плечу и отвел его в сторону от пакгауза. — Есть и другие варианты…
— Это какие же? — скептически поинтересовался поручик.
— Ну, скажем, я мог бы попросить вас отвезти письмо прямо в Харбин…
— Отвезти письмо? Это кому же?… — удивился Яницкий и совершенно неожиданно для себя самого, добавил: — Да у меня и денег-то нет…
— Ну об этом не беспокойтесь, — улыбнулся Костанжогло. — Деньги будут. А письмо надо передать в руки генералу Миллеру…
Шурка совсем другими глазами взглянул на полковника, вспомнив, как решительно отказал Костанжогло некоторым офицерам, вызвавшимся участвовать в последнем бою, и недавняя догадка превратилась в уверенность…
* * *
Заснеженный город казался непривычно пустым. На улице не было видно ни рысаков, ни автомобилей, и только изредка появлявшиеся сгорбленные фигуры пешеходов словно тайком пробирались от одного дома к другому.
Где-то далеко, за рекой, на окраине, угрожающе бухали редкие орудийные выстрелы, а со стороны железнодорожного вокзала доносилась ленивая перестрелка. Кто и в кого стреляет было неясно, и оттого висевшая в воздухе тревога только усиливалась.
По истоптанному и грязному тротуару, стараясь держаться понезаметнее, быстрым шагом шел полковник Чеботарев. Правда, сейчас угадать в нем офицера было просто невозможно. Изрядно потрепанное мещанское пальто, облезлый треух и, в дополнение ко всему, рваные калоши основательно изменили его облик. К тому же запавшие глаза и трехдневная щетина превратили мужчину средних лет в старика.
Сейчас, бросая настороженные взгляды вдоль улицы, Чеботарев замечал все. И заезженную до булыжника мостовую, и прикрытые ставни мещанских домиков, и редких пешеходов, и даже торчавшее из грязного сугроба мерзлое копыто убитой лошади.
Ближе к центру города дома стали побольше и пореспектабельнее, но тут было еще пустыннее. Ни автомобилей, ни извозчиков, ни крестьянских саней, да и пешеходы словно исчезли вовсе, а пару раз Чеботареву даже показалось, что в дальних переулках мелькали то ли солдаты, то ли просто вооруженные люди.
Полковнику было предельно ясно, что город переходит из рук в руки, и этот испуганно затихший центр, куда он так упрямо пробирался, вот-вот заполнится расхристанной солдатней во главе с затянутыми в кожу и размахивающими своими «Маузерами» комиссарами…
За квартал от Соборной площади Чеботарев свернул в проезд и, перейдя двор, остановился возле деревянного флигеля, прятавшегося за домами. Убедившись, что кругом никого, полковник поднялся по чисто выметенным ступенькам бокового входа и уверенно потянул грушу старого звонка.
К вящему удивлению Чеботарева, дверь ему открыл сам полковник Кобылянский. Близоруко воззрившись на неожиданного гостя, хозяин секунду колебался, потом, узнав, втянул Чеботарева в темноватую переднюю и, поспешно захлопнув дверь, развел руками.
— Ну, батенька мой, не ожидал…
— Чего не ожидали, Всеволод Ильич? — не дожидаясь приглашения, Чеботарев начал снимать калоши.
— Да вид у вас больно пролетарский… — Кобылянский улыбнулся и шутливо закончил: — Того и гляди, пролетарскую «косушку» из кармана достанете.
— А ведь водка и правда есть… — откинув полу пальто, Чеботарев показал выглядывающую из внутреннего кармана «красную головку» дешевой «казенки».
— А это еще зачем? — удивился Кобылянский.
— Видите ли… — Чеботарев разделся и, пригладив волосы ладонью, сказал: — По теперешнему времени бутылка в кармане надежней чем «Мильс».
— Оно-то так… — До хозяина наконец дошло, что его бывшего подчиненного привели сюда особые обстоятельства, и он, несколько суетливо, предложил: — Но об этом после… А сейчас проходите, у меня, знаете ли, и «белая головка» есть. Правда, сам я в кухмистерской питаюсь, но закуска найдется.
